| архив | содержание |

| загрузить номер (PDF - файл; 20,6Mb) |

«Цена природы»

ВАЛЮТНЫЕ БАРАНЫ И МИНИСТЕРСКИЕ ВОЛКИ КИРГИЗИИ

Е. Кошкарев,
Международный фонд снежного барса, США

Статья продолжает исследование потрясающих изменений, произошедших с фауной СССР после его развала. В 2000 году первый анализ ситуации был сделан на примере снежного барса, популяция которого в Киргизии на 2/3 уничтожена нелегальной охотой (см.: “Охрана дикой природы”, № 4 (19)/2000).

Новая работа поднимает вопрос о тянь-шанском горном баране – Ovis ammon karelini. Этот редкий подвид 10 лет эксплуатировался в валютных охотхозяйствах под именем памирского барана, или барана Марко Поло — О.а.рolii. Численность элитных самцов за это время сократилась в 12—18 раз. Рога их украсили сотни загородных вилл всего мира, принесли Киргизии не менее $30 000 000 чистой прибыли, но лишили популяцию ее главного украшения и главного воспроизводственного потенциала.

Наследство Киргизии после развала СССР

После развала СССР Киргизия получила в наследство много плохого и много хорошего. Из не самого лучшего ей достались эталонные образцы мировой коммунистической элиты и ее система, из не самого худшего — нетронутая природа вдоль границы с Китаем. Речь идет о гигантской пограничной полосе со строжайшим режимом охраны, который действовал между пиком Хан-Тенгри в Тянь-Шане и пиком Ленина на Памире все 70 лет советской власти. Протяженность полосы — 1300, ширина — от 50 до 100 км, площадь — приблизительно 100 тыс. км². На этой территории без труда разместились бы Австрия, Болгария или любое из им подобных государств.

Схема географических изменений изгиба рогов: 1 — форма ophion; 2 — форма urmiana; 3 — форма orientalis; 4 — форма cycloceros; 5 — форма cycloceros; 6 — форма karelini; 7 — форма poli (по: В. И. Цалкин, «Горные бараны Европы и Азии», 1951 г.

В чем ценность, а точнее бесценность пограничной полосы? До развала Союза на ней было сосредоточено 70% поголовья горного барана, горного козла, снежного барса, манула и других животных Киргизии. В 1989 г., когда впервые открыли самые секретные и ранее абсолютно недоступные участки по границе с Китаем, я организовал туда первую экспедицию и обследовал хребет Кокшаал-Тоо между пиками Хан-Тенгри и Данкова. По сравнению с Кокшаалом даже эталонные заповедники Центральной Азии, с которыми я познакомился за 12 лет работы, выглядели примерно как зоопарки Чимкента и Каракола рядом с нью-Йоркским “Бронксом”.

В то время, когда природа бывшего СССР старательно насиловалась советскими пятилетками с успешным выполнением и перевыполнением планов, пограничная полоса оставалась неприкосновенной и человека почти не знала. Максимум насилия, который ее коснулся — это выпас домашних баранов, редкие пограничные заставы и сотни километров колючей проволоки. Проволокой были обнесены все спорные территории, на которые претендовали Китай и СССР в лице Киргизии. Но на спорных территориях не было даже и домашних баранов. Здесь паслись бараны дикие, или архары. Арпа, Аксай, Узенгегууш — главные центры сосредоточения архаров — были живым музеем каменного века, спасенным от асфальтового катка цивилизации колючей проволокой. Благодаря проволоке и другим усилиям, охрана спорных территорий была настолько надежной, что в ХХ веке они бесспорно представляли лучшие образцы ООПТ мира. За стеной коммунистического режима дикие бараны сохранились в той первозданности, в какой их встретили 700 лет назад Марко Поло и 150 — П. П. Семенов-Тян-Шанский, Н. А. Северцов и Н. М. Пржевальский. В таком же состоянии нашли их и первые валютные охотники.

Чтобы оценить силу неодолимого притяжения Центральной Азии для охотников и путешественников, приведу статистику последних столетий. В конце XIX века двухлетняя летняя экспедиция Н. М. Пржевальского обошлась Императорскому Русскому Географическому Обществу в 29 тыс. рублей. Для пропитания и для научных целей Пржевальский с казаками отстреливали в месяц около 30 крупных зверей, включая горных баранов. В конце ХХ века цена только за двухнедельную охоту и только на одного барана составляла в Киргизии $45000. Ни для пропитания и ни для научных целей — исключительно для собственного удовольствия. Через 10 лет цены упали до $20000, а в некоторых охотхозяйствах и до $12000. Квота отстрела, наоборот, выросла с 20 до 40 баранов в год по официальным источникам, вдвое и втрое выше — по источникам теневой экономики. Хотя сравнение курса царского золотого рубля России конца XIX века не в пользу президентского доллара США конца XX, сейчас акценты другие. Если в США сумма от $20000 до 45000 — годовой заработок большинства населения, то на просторах бывшей Российской Империи такая сумма недостижима для того же большинства ни в течение года, ни в течение 10 лет. Выраженная в нынешних, совсем не царских, рублях, она не укладывается ни в карман пролетария, ни в его голову. Про киргизские сомы и говорить нечего...

Недостижимые суммы и сомы Киргизской Республики появились в первый день ее независимости в 1991 г. точно так же, как и в 1917-м. И чтобы не вымереть от голода в условиях повальной безработицы, поклонники независимости начали знакомые неудобства ликвидировать. Первый шаг был сделан в сельском хозяйстве. 10 млн. домашних баранов, выращенных советским колхозом за 70 лет, 4,5-миллионное население почти полностью пустило под нож и на продажу в первые два года. Наиболее интенсивно резали и продавали скот вокруг Бишкека и других городов. Здесь количество овец сократилось на 90%. Умнее оказался народ в Нарынской области. Точнее оценив перспективы, он пустил под нож только 30% курчавого поголовья. Еще в 1998 г. по Нарыну насчитывалось около 140 тыс. овец. 50—70 тыс. овечьих шкур Нарын ежегодно вывозил в Кашгар через перевал Торугарт. К огромным кипам “золотого руна”, загруженным в “КАМАЗы”, добавляли шкуры лошадей, коров, яков, а также снежных барсов — для черных рынков Китая. Не последнюю роль в выживании Киргизии в 90-е годы сыграла и другая живность. На пастбищах, освободившихся от 10 млн. домашних баранов, численность их диких сородичей поднималась так стремительно, что взамен исчезнувших колхозов можно было открывать дикие фермы. И их начали открывать, но не “фермы”, а “фирмы”.

Впечатления о новейшей истории Киргизии

Когда в 1999 г. мы с моим другом и коллегой В. А. Вырыпаевым обследовали два первых охотхозяйства и один заповедник, мы увидели, что вся экономика Киргизии могла держаться на диких баранах точно так же, как предыдущие 70 лет она держалась на баранах домашних. Плотность архара в частном валютном хозяйстве фирмы “Кыргыз-Тоо” в Эмегене была десятикратно выше, чем в полностью безвалютном государственном заповеднике “Сарычат-Ирташ”. Такой плотности мы не видели за 20 лет нашей работы в советской Киргизии и потрясены были совершенно искренне. Хозяева Эмегеня вызвали неподдельную любовь и уважение к умной частной инициативе не только у нас, но и у баранов, которые во время учетных работ лежали вокруг лагеря и никуда не убегали.

Но уже в соседнем охотхозяйстве в Кайнаре мы увидели, что умная частная инициатива не имеет к нему никакого отношения. Архары здесь никак не хотели лежать вокруг лагеря, а подозрительно следили за нами с линии горизонта. При малейшем движении в их сторону они улетали со скоростью пули. Самым же неумным показалось название хозяйства: “Детско-юношеская спортивная школа по горнолыжному спорту”, или кратко ДЮСШ. Какое отношение имели детские горные лыжи к охоте на горных баранов, да еще в абсолютно бесснежном районе — не понимали ни мы, ни единственный егерь, которого мы встретили. Егерь даже не знал, что такое горные лыжи. Ребус о связи ДЮСШ с валютными охотами мы отложили “на потом” и думали, что если в других хозяйствах Киргизии результат обследования уложится в среднее арифметическое между Эмегенем, Кайнаром и Сарычатом, то беспокоиться за судьбу тянь-шанского подвида почти не стоит.

Результат обследования улегся в среднее арифметическое только между Кайнаром и Сарычатом, но — с отрицательным знаком. И это — в бараньей Мекке Арпе и Аксае, которые с ледникового периода не знали людей, за исключением Марко Поло и Пржевальского да сотни местных и иностранных “питекантропов”, залетавших сюда на вертолетах в последние 10 лет за легкими трофеями. В 2000 г. — всего через год после открытия Арпы и в год открытия Аксая для официальной охоты — архары там были настолько распуганы браконьерами, что держались лишь по самым дальним углам. Человека они предпочитали не видеть даже на горизонте и бегали так быстро, что пуля их не догоняла, а мы — не успевали сосчитать. Наше потрясение в новом районе было больше чем искренним и за несколько дней работы в разных хозяйствах перешло в почти панический ужас.

В Эмегене и Арпе я понял, что оказался среди событий не просто интересных, но феноменальных. Развал Союза породил их столько, сколько не породило создание. Под флагом независимости феномен человека поднялся наконец во весь рост и в первый же день результаты рванулись в Книгу рекордов Гиннесса. Это явление еще в XIX в. гениально угадал Лев Толстой. На вопрос: “Что такое цивилизация в Центральной Азии?”, Толстой ответил: “Чингизхан с телеграфом”. “Чингизхана”, уже без телеграфа, но с электронной почтой я нашел под вывеской “Министерство охраны окружающей среды Киргизии”. Познакомившись с ним поближе, я стал понимать неразгаданные ребусы новейшей истории республики. Почему валютные бараны поддерживают не экономику, а личные карманы министров; какое отношение к бараньим охотам имеют детские горные лыжи; почему в 2000 г. закончились столетние споры о территориях вдоль границы с Китаем; почему вывеска “...охраны...среды...” не имеет к охране ни малейшего отношения, но почему самое прямое отношение к вывеске имеют...

Взятки

В отчетах КГБ, чтобы случайно не подставить под пулю своих людей, загадочно писали: “источник сообщает...”. Воспользуюсь этим приемом и я. Так вот, источник сообщает: размер взятки для получения в аренду бараньего охотничьего участка в Киргизии — $10000. Это единственный ключ, открывающий дверь такого же единственного владельца акций на горных баранов — Министерства охраны окружающей среды. Когда недостаточно богатые или пытающиеся хитрить бизнесмены приносят суммы от $2000 до 5000, на них даже не смотрят. По-видимому, жить на такие деньги в Киргизии работники министерства уже не могут. Это — присказка. Сказка начинается после открытия сезона, когда $1000 “отстегивается” лично Хозяину министерства с каждого барана. Причем ДО начала охоты, когда баран даже не убит. Такую же мзду сдирает за каждого клиента пограничная служба. 24 часа в сутки она контролирует въезд на особо охраняемые бараньи территории, и поэтому окончательное решение вопроса “пропустить — не пропустить?” — в ее руках.

Еще одни сторожевые ворота — Министерство внутренних дел. Здесь решают “подписать — не подписать?” разрешение на въезд в погранзону. МВД работает в одной упряжке с мэрами Нарынской и Иссык-Кульской областей, где находится главная вотчина архаров и главный валютный ресурс республики. МВД и мэрии выжимают с арендаторов еще $2500. Плюс 10% от прибыли — умри, но отдай на мероприятия по охране природы. Мероприятия — всем известно — не существуют, но как с этим бороться, никто не знает и отдают. И так далее и тому подобное на каждой ступеньке бесконечной лестницы, ведущей к поистине золотым бараньим трофеям. В итоге, как сообщает источник, каждый сезон арендаторы охотхозяйств теряют на разорительных услугах своих “помощников” 90% официальной прибыли. Какое хозяйство может развиваться на оставшиеся 10% — понимают даже в министерских стенах. Но раз хозяйства существуют, существует и источник доходов. Он скрытый и называется неофициальной квотой. Именно эта цифра раскрывает чемодан с двойным дном советской статистики, не всегда понятной любителям точных цифр. По этой статистике официальная квота неофициально кормит Министерство охраны окружающей среды и его помощников; неофициальная — арендаторов охотхозяйств. Без “левых” трофеев охотхозяйства при столкновении с министерством уходят “на дно” быстрее, чем ушел “Титаник”, столкнувшись с айсбергом.

Продолжение сказки — игра со сроками аренды охотничьих участков. Она устраивается для того, чтобы министерские карманы не пустели, а арендаторы не забывали министерский этикет. Хотя официально сроки аренды утверждаются на 10 лет, неофициально они пересматриваются каждый год. Если к этому времени на стол министра не попадает пакет с “зелеными”, игра не продолжается. Количество “зеленых” не называет даже источник, хотя цены министерской “неподкупности” предположить нетрудно.

Взятки сегодня настолько повседневное явление, что к ним приучили даже иностранцев. На последних сторожевых воротах бараньей Мекки — в аэропорту Бишкека или Алма-Аты — взятки за киргизских баранов сдирают и киргизская, и казахская таможни. Такса ($250 за рога) абсолютно не зависит от наличия документов на вывоз трофея. Есть — плати, нет — тем более. Психологи “золотой орды” прекрасно понимают, что перед трапом самолета у западной демократии нет времени торговаться о своих правах, цена которых всего 1% стоимости трофея. Последняя иллюстрация такой торговли — весна 2001 г. в Бишкеке, когда клиенты известнейшей в Киргизии фирмы “Улар” проволокли через таможню 11 пар архарьих рогов без единого документа. Скромный пример: 1999 г., когда я улетал через Алма-Ату, не имея никакого “ценного” груза. Но таможня, увидев в декларации сумму $400, запросила 200 (50% — за что?). Спасли только знание отборного русского языка, единственного понятного алма-атинской таможне, и бумага из Министерства охраны окружающей среды Киргизии, где было указано, что я работал на учетах горных баранов. К счастью, тогда еще никто не подозревал, что меня больше интересовали бараны неучтенные.

Именно неучтенные бараны и теперь уже затертое слово “взятка” полнее всего раскрывают удивительные страницы киргизской истории. Среди них — феномен “ДЮСШ по горнолыжному спорту” и рост численности валютных охотхозяйств, опередившей численность валютных баранов. Вывеска ДЮСШ оказалась совсем неглупой. При всем неудобстве ее употребления и нелогичной связи с охотами она сохранила не одну тысячу валютных купюр своему хозяину. Хозяин использовал слабость, ставящую в абсолютно равные условия и тоталитарные, и демократические государства мира, — любовь к детям.

Ни тираны, ни демократы налогов с детских благотворительных учреждений не берут. Налоги со всех других эту слабость компенсируют. Легальная компенсация в демократической Киргизии в точности копирует нелегальные налоги с бараньих охот: 90%. Поскольку для развития легального бизнеса это равносильно отрезанию головы или электрическому стулу, прибыль в бухгалтерских отчетах занижают настолько, насколько ее готова не видеть Служба налоговой инспекции. Конечно, не бесплатно. Хитрости финансовой борьбы с “телеграфным чингизханом” мне разъяснили друзья, которые в годы перестройки бежали из умирающей науки в налоговые службы и в подпольный бизнес. Именно их личный опыт помог понять логику, по которой к вывеске ДЮСШ в 1997 г. “пристегнули” бараньи рога.

После пластической операции с рогами ДЮСШ появилась в Кайнаре, где фирма “Кыргыз-Тоо” с 1992 г. восстанавливала плотность архара. Эффект “бутылочного горлышка”, наблюдавшийся здесь при колхозном строе, “Кыргыз-Тоо” собственным трудом превратила в изобилие каменного века. На месте 24 баранов на 10 км² через 5 лет появилось 216. Сумму услуг на приобретение участка каменного века не называет ни один источник, но факт остается фактом: ДЮСШ перекочевала из Каракола в Кайнар, а “Кыргыз-Тоо” — из Кайнара в Эмегень. Учитывая, что в условиях смертельных налогов ДЮСШ до сих пор не только выживает, но и приобрела еще два участка в Беделе вместе с пограничной заставой и парком машин, нетрудно понять, насколько умный хозяин катается на горных лыжах под детской вывеской. Без детей и в абсолютно бесснежных районах.

Похожие охотничьи тонкости практиковала и фирма “Улар”, о которой я уже говорил в связи с 11 архарами на Бишкекской таможне. В 1990 г. “Улар” вытолкнул “Кыргыз-Тоо” из Эмегеня точно так же, как ДЮСШ — из Кайнара в 1997 г. Охотиться после этого в Эмегене в следующую пятилетку было невозможно. Нужно было снова “надевать соску на “бутылочное горлышко””, созданное уже не колхозным строем, а современными “питекантропами” с сотовыми телефонами и дальнобойной оптикой. В 1999 г., когда “Кыргыз-Тоо” подняла плотность архара настолько, что выбирать рога можно было не выходя из лагеря, это стали делать клиенты фирмы “Улар”. Зимой 1991 — 1992 гг. я был невольным свидетелем одной из охот “Улара” в Сарычате. Уже тогда эта фирма разыскивала архаров на вертолете вместе с иностранцами. Воздушные охоты были на вооружении “Улара” и других хозяйств все 90-е годы. Если за короткое время клиенты не успевали отстреляться с земли — стреляли с воздуха. Главной палочкой-выручалочкой служили Арпа и Аксай. Вертолет проникал туда в любое время, минуя и пограничный шлагбаум, и колючую проволоку.

Такой странный паритет поддерживался долгие годы. При разных обидах, неизбежных в системе “деньги—товар—деньги”, количество бараньих фирм на бескрайних охотничьих просторах не превышало 6, и это снимало многие споры. Имея резерв в Арпе и Аксае, фирмы даже с самыми ущемленными аппетитами находили выход из любого “бутылочного горлышка”, пока... Арпу и Аксай не открыли для официальной охоты. В 1999 г. запрет неприкосновенности и колючая проволока слетели с границ Арпы, в 2000 г. — с границ Аксая. В эти же годы открыли 33 новых охотхозяйства. Было впечатление, что к 6 старым хозяевам, и без того недружным, в 6-комнатную квартиру подселили 33 новых жильца. Суммы, заплаченные за “ордера”, без слов читались на лицах новоселов, но без слов читалось и отношение старых жильцов к новшествам министерского “ЖКО”: людей снова запихивали в советские коммуналки и колхозы. Последний всплеск “жилищной” модернизации принес 2000 г.: 6-комнатную коммуналку переделали в киргизско-китайское общежитие. Правительство Киргизии негласно постановило передать примерно 3000 км² спорных пограничных территорий Китаю...

Вот так мирно и закончилась столетняя дискуссия о территориях, в защиту которых не поднялся ни один национальный и ни один природоохранный флаг, но в защиту которых ГПУ 70 лет назад не поленилось вывезти из Сибири сотни вагонов лиственничных столбов, навесить на них сотни километров колючей проволоки и на каждом километре поставить по пограничнику. Вплоть до 30-х гг. спорные территории в Кой-Капе защищал и от Китая, и от колхозов его последний настоящий хозяин — басмач Джантай Аманов, за что киргизы уважают его до сих пор.

Истинные причины превращения спорных территорий в бесспорные связаны, по-видимому, с огромными долгами Киргизии. В 2000 г. она должна была выплатить по кредитам 83,5 млн. долларов, но, естественно, не могла и не хотела. Все было разворовано. Как подсказывают знающие люди, долги Киргизии вполне мог выкупить Китай и затем, в счет их, требовать земельные компенсации. К месту сказать, что к 2000 г. рога горных баранов и горных козлов со спорных территорий дали столько валюты, что могли покрыть любые долги. Тем более что ценность эталонов природы каменного века, сохраненных ГПУ-НКВД-КГБ, не может даже теоретически покрыть никакая сумма. Их можно было сделать участками Всемирного наследия или международными резерватами, но никак не расчетной монетой в казне “телеграфной орды”.

Общая численность и результаты эксплуатации бараньего поголовья

Несмотря на пеструю картину состояния архарьего поголовья, главнейшей его тенденцией после развала Союза был рост численности. Обратного процесса не наблюдалось даже в условиях браконьерства. После уничтожения колхозов воля к жизни у диких баранов была ничуть не меньше, чем воля к жизни у голодных людей. Но волю последних ограничивали сумасшедшие цены на патроны, оружие, бензин и транспорт, волю архаров же ежегодно ограничивала только сотня толстосумов, плевавших на любые цены с высоты арендованного вертолета.

Главный ключ к пониманию обстановки 90-х гг. — годы 80-е. При путанице с подвидами горного барана, доведенной в Киргизии до абсурда, общая оценка численности архара и ее тенденций в 80-х гг. была схожей у разных авторов. В 1989 г. рассредоточение архара выглядело для меня гораздо более широким, а плотность — более разреженной, чем для В. И. Андреенкова в 1982 г. Складывалось впечатление, что за прошедшие 7 лет архара выдавили из мест основной концентрации в приграничных районах и разогнали по оставшемуся ареалу. Я думаю, что в конце 80-х гг. положение популяции архара было самым критическим, а численность минимальной: 4,2—6,0 тыс.голов. Хотя поголовье колхозного скота за предшествующие 20 лет не изменилось, население Киргизии за это время удвоилось, а пастбища деградировали. Именно из-за деградации пастбищ колхозный скот стали загонять даже на те пограничные территории, на которые никогда не загоняли раньше. Встречи диких баранов там резко сократились.

Полная противоположность фактам тех лет — материалы Киргизглавохоты. Даже в самые мрачные для архара времена сводки Главохоты о поголовье вида удивительно напоминали сводки колхозов по удоям молока: количество было или стабильным, или непрерывно увеличивалось. 10,6 тыс. голов “давал” памирский подвид и столько же — тянь-шанский. И в 1985, и в 1998 году. На логарифмические поправки, внесенные в 80-х гг. страшной деградацией пастбищ и передислокацией колхозных стад, а в 90-х — полным развалом колхозов министерские учетчики не обратили внимания. Внимание было сосредоточено на учетах в валютных охотхозяйствах. Главный заказной учетчик Министерства господин Г. Воробьянинов насчитывал столько рогов, за сколько платили. В 1998 г. численность памирского подвида в Кайнаре он определял в 2000 особей, и в 2000 особей — тянь-шанского. Завышение по сравнению с цифрой нашего учета в 1999 г. оказалось 4-кратным. Без малейших изменений те же цифры фигурировали в Эмегене (завышение 3-кратное). Дальше главный учетчик заврался до того, что “подсчитал” численность даже в Кой-Капе, где архара никогда в помине не было. Наличие его там не подтверждается ни наскальными летописями ледникового периода, ни культурным слоем века железа и бронзы, ни кухонными остатками в базовых лагерях сегодняшних охотхозяйств. Но цифры подсчета Воробьянинова и здесь те же самые: 2000 памирского барана, 2100 – тянь-шанского. Спрашиваю: “Как нашли и как разделяли?”, — “чингизхан” с калькулятором отвечает: “Да их же видно...”

Если не принимать всерьез министерские учеты (по которым количество баранов в Эмегене, Кайнаре и Кой-Капе почти перекрывает общее поголовье в Киргизии), то сегодняшнюю численность можно оценить исходя из того, что в 90-е гг. популяция архара на многих участках ареала выросла в 2—3 раза. Такое же увеличение допустимо и для численности конца 80-х: 10,2—15,3 тыс. особей.

Реальная численность трофейных самцов

Из заявки Министерства ООС на квоту 1999 г.: “Численность памирского барана на участках промысла — 7,8 тыс.гол., половозрелых самцов — 15%, из них 5% — трофейные: 400—500 особей от 10 лет и старше”. Я проверил эти цифры двумя путями. По материалам, которые мы с В. А. Вырыпаевым собрали ДО валютного промысла или на непромысловых участках позднее, половозрелых самцов в разных районах было от 19 до 28%. Особей с рогами настоящего валютного размера (55 дюймов) — 8%. В 1999 г. половозрелые самцы даже в лучшей популяции в Эмегене-Кайнаре не превышали 5,6%. Это через 10 лет промысла. В Арпе через год промысла цифра равнялась 6,3; в Аксае, в первый же год промысла — 15,7%. Если внести найденную поправку для подсчета трофейных самцов (1/6 от числа половозрелых особей), в Эмегене—Кайнаре их будет 10 среди 1086 учтенных животных, в Арпе — 7 среди 661, в Аксае — 4 среди 166.

Общий вывод: при 2—3-кратном увеличении численности архара в Киргизии в последние 10 лет относительная численность половозрелых самцов снизилась 3—5- кратно, трофейных — в 12—18 раз. Сегодня охотхозяйства испытывают острый дефицит валютного товара, так как элитных самцов почти нет. Даже если поголовье архара оценить в максимальное число особей — 15,3 тыс., половозрелых самцов в нем не может быть больше 6%, трофейных — 1%, или 150 голов. На промысловых участках эта цифра должна быть в 2—3 раза меньше.

Высокая уязвимость самцов при избирательном промысле легко объясняется их изначально низкой численностью. В Киргизии давление волка на самцовую часть популяции настолько высокое, что от него гибнет около 78% молодых и взрослых самцов. Это значит, что до “трофейного” возраста доживает лишь четвертая или пятая часть. За этот остаток и разгорается жесткая конкуренция между волком природным и волком министерским. И если от охотников с плохим оружием и оружием артиллерийской убойной силы самцы иногда уносят ноги и “золотые” рога, то перед вертолетом возможности их адаптации исчерпаны.

Сколько подвидов валютных баранов в Киргизии?

С детства мы усваиваем простые географические истины: негры живут в Африке, а чукчи — на Чукотке. Исключений много, но дело никогда не доходит до того, чтобы негров искали на Чукотке, а чукчей — в Африке. В отношении памирского барана все совсем наоборот. С XIX века его упорно ищут в Тянь-Шане, хотя мысль о поисках тянь-шанского собрата на Памире никому не приходит в голову. По-видимому, географию Памира в школах всего мира преподают лучше.

За долгие годы работы в Тянь-Шане у нас с В. А. Вырыпаевым ни разу не возникло вопроса о том, какой баран здесь обитает. Но когда мы заглянули в специальную литературу, то увидели, что у нас под носом есть памирский баран, а различия его с тянь-шанским настолько тонки, что не поддаются выявлению даже под микроскопом. Работники Киргизглавохоты и министерства никогда не пользовались ни специальной литературой, ни микроскопом. Они уверенно различали оба подвида через мушку прицела и географическую границу между ними проводили по реке Нарын — истоку Сыр-Дарьи. К северу от Нарына жил, по их представлениям, тянь-шанский баран, а к югу — памирский.

Миф о памирском баране в Тянь-Шане родился от первых путешественников и исследователей XIX в., для которых главным критерием сходства баранов служили большие рога. После того как Марко Поло оставил описание рогов фантастического размера для баранов Памира, увидеть этих гигантов было мечтой каждого путешественника. В Тянь-Шане похожих красавцев обнаружили в первых же путешествиях П. П. Семенов-Тян-Шанский, Н. А. Северцов, Н. М. Пржевальский; позднее, после многих лет обзорных экскурсий, видели В. И. Андреенков, А. К. Федосенко, Г. Г. Воробьев и др. Мы с В. А. Вырыпаевым за 20 лет работы не видели ни разу. Ни к северу от Нарына, ни к югу. Мы понимали различия рогов по книгам В. И. Цалкина, Г. Н. Сапожникова, Р. Вальдез, но на истоках великой Сыр-Дарьи таких различий не находили даже с 45-кратной оптикой.

Не в обиду классикам, а для понимания сути напомню, что ошибки в диагностике подвидов горных баранов были и у Пржевальского, и у Северцова. Но разве это умаляет заслуги великих людей, которые в XIX веке всюду шагали первыми и прав на ошибку имели гораздо больше, чем мы с вами, идя по их следам через 150 лет?

К 90-м гг. у нас с В. А. Вырыпаевым и В. А. Жиряковым накопился огромный материал по рогам из разных районов Тянь-Шаня. Анализ 300 пар рогов показал, что на всем протяжении ареала архара в Тянь-Шане длина его рогов имеет клинальную изменчивость. Сходство между популяциями всюду преобладает над различиями и говорит о том, что перед нами если не “однояйцевые близнецы”, то уж “разнояйцевые” точно. Совсем другое дело — бараны Тянь-Шаня и Памира. Различий между ними больше, чем сходства. По длине 2—5-годовых сегментов (основному критерию изменчивости) рога памирского барана существенно иные. Тянь-шанский и памирский подвиды относятся друг к другу не как “близнецы”, а по меньшей мере как “двоюродные братья”.

Область наложения ареалов и возможной гибридизации тянь-шанской и памирской форм проходит не по Нарыну, а предположительно по Ферганскому хребту, где Тянь-Шань граничит с Памиро-Алаем. Но даже в этом случае Ферганский хребет скорее разделяет, чем соединяет оба подвида. Это самый глубокоснежный хребет Тянь-Шаня, а таких условий бараны избегают. По реке Нарын препятствий нет даже черепахе. Непонятно, что могло бы удержать от расселения памирскую форму, если бы она здесь обитала в действительности.

Лучшие трофейные рога у памирской формы не менее 55, у тянь-шанской — 49 дюймов. Такие рога тянут на золотую медаль на международных охотничьих выставках, и одну из них В. А. Вырыпаев даже получил в 1982 г. в Чехословакии, в Брно, но за тянь-шанского барана с “памирскими” рогами. По нашей коллекции можно утверждать, что 49-дюймовые рога встречаются в Тянь-Шане так же часто, как должны встречаться 55-дюймовые на Памире. Даже в 1999—2000 гг. среди 32 пар архарьих рогов, найденных среди волчьих жертв, 49-дюймовые составляли 57%. И севернее Нарына, и южнее. 55-дюймовых не было ни одной пары. Такие красавцы сейчас сильно повыбиты, хотя еще в 70—80-е гг. их было 8%. Поэтому, если продолжать тему о памирском баране в Тянь-Шане, нужно тогда и Тянь-Шань называть Памиром. Эта тема выгодна только министерству.

Я утверждаю, что все 10 лет в Иссык-Кульской и Нарынской областях Киргизии министерство под видом памирской формы эксплуатировало тянь-шанскую. Исключение — популяции барана западнее Ферганского хребта, в Памиро-Алае. После первого обследования охотхозяйств в 1999 гг. мы с В. А. Вырыпаевым не были против охоты на тянь-шанского барана, хотя он отнесен к редким видам. На примере Эмегеня и Сарычата мы видели, что после развала Союза валютные хозяйства способствовали его сохранению намного больше, чем заповедники. Но в 1999 г. мы не подозревали о том размахе волчьей деятельности министерства, которая открылась позднее и которой, собственно, посвящена статья.

Вместо заключения

Когда я спрашиваю себя, для чего я все это пишу, я нахожу только один ответ: чтобы попытаться помочь не столько баранам, сколько людям, которые оказались заложниками системы, парализовавшей 100 лет назад развитие 1/6 части земного шара. Я не могу плюнуть на чабанов, которые 20 лет делили со мной свой хлеб в своих дырявых юртах в Киргизии, Казахстане, Узбекистане, Таджикистане, России. Не могу плюнуть на своих коллег, которые не перекрасились, не перестроились и не открестились от науки в самые трудные для нее времена. Не могу плюнуть на талантливых и честных деловых людей, которые могли бы снова поднять на ноги 1/6 часть света, но оказались задавленными беспросветной массой паразитов. Не могу плюнуть и на самих паразитов. Как и большинство из нас, они больны слепотой. Жадность, загоняющая сегодня в тупик весь мир, — это слепота. Слепота и щедрость, которая выкидывает милллионы на поддержку разных программ через коррумпированные правительства.

Миллионы при коррумпированных правительствах могут поддерживать только коррупцию и давить всех, кто внизу. Тех, кто по-прежнему сидит в дырявых юртах, в нищих институтах и в колхозах, называемых валютными охотхозяйствами. Этих людей я и пытаюсь защищать, потому что на их плечах лежит самая страшная тяжесть мира, созданная исключительно двумя вещами: слепой жадностью и слепой щедростью. Груз, лежащий на баранах, не столь неподъемен. Хотя после развала Союза мы умудрились приравнять колхозное “золотое руно” по ценности к строительной пакле и придвинули к этому же рубежу ценность “золотых” рогов, бараны оклемаются, как только на ноги встанут люди. Оклемались же бизоны в Америке, где никто не сидит в дырявых юртах, не ходит с протянутой рукой в институтах и не дышит на ладан в охотхозяйствах.

| содержание | вверх |