| архив | содержание |

| загрузить номер (PDF - файл; 2,2Mb) |

«Наука на охраняемых территориях»

СОБОЛЬ В МОЕЙ ЖИЗНИ

Е. Черникин,
Баргузинский заповедник

Мечение — одна из широко используемых сегодня методик изучения подвижности, пространственной структуры, дальних миграций наземных позвоночных. Появились радиоошейники, спутниковые датчики, множество разных меток, позволяющих индивидуально опознавать животных. О том, как у нас в стране начинались работы по мечению соболя и к каким результатам они привели, рассказывает их автор, знаток экологии соболя, ветеран и настоящий герой заповедного дела, научный сотрудник Баргузинского заповедника — Евгений Михайлович Черникин.

Далеко не все знают, что несмотря на свою известность, соболь оставался практически не изученным видом вплоть до 30-х годов XX века. В начале XX века вид был близок к уничтожению, попытки его разведения в неволе заканчивались неудачей. Лед тронулся только после работ П. А. Мантейфеля, получившего с группой юных помощников (КЮБЗовцев) в 1929 г. приплод у соболей Московского зоопарка. В последующие десятилетия соболь пользовался исключительным вниманием у биологов различного профиля. Длительный запрет и акклиматизационные мероприятия способствовали подъему его численности, и в 60-е годы он уже принадлежал к числу основных промысловых видов. Тем не менее несмотря на многочисленные публикации ( в 70-х годах их было около тысячи), в представлениях об экологии скрытного зверька оставались еще большие пробелы.

Судьба сложилась так, что многие годы мне довелось заниматься биологией соболя. Первые шаги в этом направлении были сделаны еще на студенческой скамье, когда в октябре-декабре 1952 г. мы с однокашником Ю. Русовым были направлены Тюменским облохотуп-равлением на территорию только что ликвидированного Кондо-Сосьвинского заповедника. Собранные нами сведения легли в основу отчета о состоянии численности соболя в бассейнах рек Есс и Ух и на смежной с ними территории. Это было лишь началом моего знакомства с ценным зверьком.

В 1959—1961 г. я должен был заняться изучением экологии камчатского соболя на территории Кроноцкого заповедника. Мне хотелось собрать материал о жизни соболя с помощью массового мечения зверьков, но, к сожалению, работа прервалась в самом начале. Организованный в 1959 г. Кроноцкий заповедник был ликвидирован спустя 2 года после открытия. Это печальное событие вынудило меня покинуть Камчатку.

Вновь заняться соболем я смог лишь зимой 1964 г., когда поступил на работу в Баргузинский заповедник. В Главохоте РСФСР мне предложили заняться сбором сведений о распространении среди соболей кожного заболевания неизвестной этиологии. А так как получать представление о состоянии популяции можно было только путем осмотра живых зверьков, мне разрешили заняться их отловом. Начались трудные поиски подходящей методики, не стану на них останавливаться. Скажу только, что этим я интересовался еще со студенческих лет. Знакомился с литературой, расспрашивал охотников и специалистов, испытывал что мог на деле и только в 1966 г. получил первые серьезные результаты, позволявшие надеяться на успех.

В основном мы ловили соболей петлей на деревьях и добывали их из убежищ. В голодные годы дополнительно к этому мы успешно применяли ящичные ловушки очень простой конструкции. В бесснежный период, когда корма хватает, соболь в ловушки не идет, и поймать зверька можно только с собаками. Хорошая лайка-соболятница, встретив, как говорят охотники, “парной” след, загоняет зверька на дерево или, реже, в дупло, а в горах — в каменистую россыпь. Последний вариант мы рассматривать не будем, так как добыть соболя из россыпи крайне трудно. Здесь требуется специальная сеть — обмет и много времени. Из дупла соболя достать проще, хотя тоже не всегда возможно. Для этого зверька загоняют в очень узкое пространство, перекрыв все выходы. Затем, сделав щель, петелькой из миллиметровой жилки или тонкой проволоки ловят его и вытаскивают за шею и извлекают, прорубив стенку дупла. Если же собака загоняет соболя на дерево, приходится залезать на ствол и, подобравшись поближе, одевать на шею зверьку петлю, с помощью которой можно подтянуть его к себе, схватить и посадить в мешок. На словах все выглядит просто, а на деле — это опасная работа верхолаза, который, привязавшись к дереву высоко над землей, часто в очень неудобном положении, пытается чуткой петелькой подцепить юркого зверька. А если это удается, начинается единоборство с разъяренным хищником, обладающим молниеносной реакцией, острыми когтями и хваткой бульдога. Соболь пользуется малейшей промашкой охотника, поэтому до последнего момента нельзя быть уверенным в успехе.

Понятно, что развернуть мечение в достаточно широком объеме можно было только при помощи охотников. И хотя я сам, пока был помоложе, принимал участие в отлове, все же основной объем работы выпал на их долю. В разное время со мной работало около 10 человек, всем им я очень благодарен. Особенно успешно трудились М. Г. Михалев, Ю. Ф. Татаринов, К. Ф. Черных, В. Э. Пюльзю, В. И. Алмаши. Но наибольшее число пойманных соболей на счету у О. П. Романенко. Он иногда проводил на дереве по 6—7 часов, прежде чем удавалось совладать с упрямым зверьком.

Мы попадали в самые необычные ситуации. Увлекшись работой, тащились в зимовье ночью, в кромешной темноте в дождь. Случались и малоприятные встречи с медведями. Занимаясь работой по соболю, я познакомился со многими замечательными людьми, которые помогли мне советом, делом или просто добрым словом. Чаще всего приходилось контактировать с коллегами, сотрудниками Института охоты и звероводства (ВНИИОЗ). Я сердечно благодарен А. А. Вершинину, Н. Н. Бакееву, В. В. Тимофееву, С. К. Устинову, Л. Г. Ситникову, Г. И. Монахову, Ю. М. Барановскому, Б. К. Павлову и другим. В работе над кандидатской диссертацией я пользовался советами и помощью Г. Д. Дулькейта, которого вспоминаю с большой теплотой и благодарностью.

Методы нашей работы были известны достаточно давно. В частности, о применении петли при отлове на деревьях упоминал в 1947 году В. В. Раевский, занимавшийся мечением кондо-сосьвинских соболей, но сам он в основном использовал обмет. Об отлове соболей и белок петлей на деревьях писал В. Н. Надеев (1967). Этим же методом пользовались охотоведы из восточно-сибирского отделения ВНИИОЗ. Но во всех случаях масштабы работ были небольшими. Что же касается ловушек, как я уже говорил, они гарантировали успех только в случае голодания соболей.

Много трудностей пришлось преодолеть, прежде чем была отработана техника лазания. Залезть на небольшое дерево крепкому человеку нетрудно. Соболь же обычно выбирает высокие. Специальных “когтей” у нас не было, поэтому приходилось на месте делать из подручного материала примитивную лестницу, чтобы по ней добираться до первых сучьев. Только спустя два года удалось изготовить грубые “кошки”, но и они нас очень радовали. Централизованного обеспечения нашей работы не было, а частным путем деньги на изготовление или приобретение необходимого оборудования никто не выделял. Все это серьезно тормозило работу. Большинство необходимых для отлова приспособлений мы покупали сами или нам их делали родственники, друзья, знакомые. Я сердечно благодарен всем кто помог нам обзавестись легкими “кошками”, складными шестами и кое-какими приспособлениями для страховки.

Очень сложно решалась проблема мечения соболей. В бюро кольцевания ушных меток для них не было, а на изготовление централизованным путем требовались большие средства. В конце концов изобретать конструкцию меток пришлось самому, а изготовили их родственники в Киеве. Невероятно трудно оказалось найти портативные весы, пригодные для работы в полевых условиях. Сложности возникали прежде всего из-за специфики работы. Нам предстояли исследования в тайге, а значит, все — от оборудования до предметов быта и продовольствия нужно было нести на себе. Оказалось, что отлов соболей во всей нашей работе составлял только половину проблем.

Мы испытали на соболях беличьи ушные метки, рекомендованные В. В. Раевским, ушные метки из текстолита, алюминия, капрона. Наиболее практичными оказались капроновые метки, все другие зверьки теряли или вырывали из уха. Правда, и капроновые метки не давали стопроцентной гарантии. Тем не менее, чтобы застраховаться от случайностей, в дополнение к капроновым “кнопкам” мы использовали и другие способы мечения. Некоторым соболям наносили татуировку на внутреннюю сторону ушной раковины, используя щипцы для мечения лисиц и черную тушь или сажу, разведенную на спирту, как это раньше практиковалось в звероводстве.

На небольшой группе соболей мы испытали так называемое мечение холодом. Суть его в том, что на обмороженном участке кожи у животного после линьки вырастает белая шерсть. Этим способом метили лошадей и крупный рогатый скот, у которых получали холодовой ожог, прикладывая к коже тавро, охлажденное жидким азотом. Мы же использовали фреон в баллончиках для распыления нитроэмали. Слегка смоченный участок ушной раковины замораживали струей фреона на очень короткое время. После линьки на этом месте вырастала светлая шерсть. Зверьков можно было метить, изменяя форму и расположение охлаждаемых участков. Разумеется, эффект был бы заметнее, если бы применялся не фреон, а более сильный агент, но занести в тайгу баллон с жидким азотом было практически невозможно. Тем не менее, хоть и на единичных особях, но положительные результаты нами получены. И наконец, последний из применявшихся нами способов — вырезы по краям ушной раковины. Был разработан специальный шифр, позволяющий пометить достаточно большое число зверьков. Правда, вырезы, если они сделаны слишком маленькими, со временем сглаживаются. Работа должна выполняться предельно аккуратно, брак здесь недопустим. В дополнение ко всему нужно учитывать особые приметы зверька: форму и цвет горлового пятна, следы травм, шрамы и т. п. (я останавливаюсь на этом подробно, чтобы показать, насколько непроста эта работа). А ведь всегда хочется поскорее отпустить зверька на свободу и поменьше травмировать его, и это тоже может сказаться на качестве мечения. Соболь испытывает сильный стресс уже от самого процесса отлова и потери свободы, а ему предстоит еще не только процедура мечения, но и осмотр всего тела.

Успех отлова зависит прежде всего от численности зверьков. Исходя из этого на первом этапе мы выбрали участок тайги с высокой и устойчивой плотностью населения соболей. Наиболее удобными в этом отношении оказались кедровники р. Таркулик. Сильно захламленные старые леса создавали отличные защитные и гнездовые условия, но особенно важна была устойчивая кормовая база, сохранявшаяся здесь в годы нашей работы. Хорошие и отличные урожаи шишек кедра случались каждые 3—4 года, а с ними связана высокая численность мелких грызунов и многих птиц. Кедровые орешки поедают большинство таежных обитателей. В те годы здесь насчитывалось до 4 соболей на 1 кв. км. За 10 дней мы могли поймать до 20 и более соболей. Мечение в этот период показало высокую степень оседлости зверьков. Большинство повторных поимок отмечалось не далее 1 км от точки мечения. Однако после первого же неурожая шишек кедра оседлые зверьки исчезли из поля зрения, но зато появились случаи дальних миграций. В дальнейшем плодоношение кедра заметно ухудшилось и соответственно снизилась численность соболей, белок и мелких грызунов. Годы с обильным урожаем шишек стали большой редкостью, упала эффективность летних отловов. Зато в голодные зимы появилась возможность метить зверьков, не выходя из пос. Давше: соболи охотно шли в самые простые ящичные ловушки. Стараясь повысить достоверность получаемых сведений, мы расширили площадь мечения и дополнительно организовали стационар в менее продуктивных лесах. Нужно сказать, что одновременно с отловом и мечением зверьков мы вели постоянные наблюдения за условиями их существования и главным образом за состоянием кормовой базы.

В итоге был получен ряд непрерывных наблюдений более чем за 30 лет. Это дало возможность собрать разнообразные сведения о размножении, динамике состояния популяции, поведении соболей, характере их перемещений в разные годы и о многом другом, чего нельзя узнать без осмотра живых зверьков. К сожалению, колебания численности соболей отражались на успешности отлова, а возврату меток с опромышляемой территории несомненно мешало так называемое оседание пушнины.

По официальным данным, на руках охотников оставалось до 50—60% добытой пушнины, и в том числе особо ценных видов — соболя, куницы, выдры и др. Бывало, из случайных разговоров я узнавал, что какой-то охотник 3—4 года назад добывал меченого соболя далеко за пределами заповедника, но метки по тем или иным причинам нам не прислал. Мне вспоминается случай, когда поступило сообщение о мертвом соболе, которого видели в бочке с водой у зимовья в 5 километрах к северу от поселка. Я тотчас поспешил туда и выудил из бочки для сбора дождевой воды самку, помеченную мной около 5 месяцев назад у пос. Давше. Часть зверьков погибала естественной смертью и от случайных причин, что еще более сокращало возврат меток.

Легче всего удается получить сведения об оседлых соболях. Данные о подвижных зверьках накапливаются гораздо медленнее, иногда буквально по крупицам. Уже в начале своей работы я понял, что, изучая животных, нужно быть осторожным в выводах — категоричность здесь недопустима. Многоликим, сложным существом оказался соболь. Это выявилось уже при изучении его морфологии.

Баргузинский соболь отнесен зоологами к наиболее мелким формам этого вида. И действительно, в первые годы работы нам попадались самки со средним весом около 700 г, а самцы — около 1100—1200 г. Однако в годы с отличным урожаем шишек кедра большая часть самок весила около килограмма, а самцы — до полутора! Разница в весе по сравнению с обычным годом достигала 30—40%. Баргузинские соболи приближались по весу к крупным подвидам — камчатскому, алтайскому. Нечто похожее обнаружилось и при изучении окраса зверьков.

Издавна баргузинские соболи известны как одни из самых темных. На самом же деле диапазон окраски зверьков очень широк — от палевых до смолисто-черных. У некоторых так много “серебра” (белых волос) в шкурке, что они кажутся серыми. При этом сильно варьирует и качество опушения. Правда, в целом преобладают темные зверьки с пышным мехом.

В небольшой статье трудно рассказать обо всем, что было сделано за десятилетия, я останавливаюсь лишь на отдельных результатах. Ко времени моей работы в заповеднике по соболю уже было защищено много диссертаций, написана монография, и обширный список литературы, казалось, не оставлял надежды сказать что-либо новое о жизни столь популярного зверя. Но отступать было некуда: другой темы мне не давали. Когда же я начал заниматься теми разделами экологии соболя, которые считались уже изученными, выяснилось, что нередко на один и тот же вопрос нельзя ответить однозначно: многое определялось конкретными условиями. Для того чтобы выжить в крайне жестких условиях среды, соболю постоянно приходилось приспосабливаться, менять уже сложившиеся привычки. Кроме того, как мне удалось выяснить, имелись и весьма заметные индивидуальные различия.

Коллеги советовали мне не тратить время на изучение питания, поскольку это уже пройденный этап. Но я проделал все исследования заново и не жалею об этом, так как получил новые интересные сведения. Собрав материал по питанию соболя, я убедился в его всеядности и в том, что его рацион всецело зависит от состояния кормовой базы. Обычно соболь питается в основном мышевидными грызунами (главным образом лесными полевками), семенами кедра или кедрового стланца и ягодами (чаще всего брусникой, черникой и голубикой). Конкретный видовой состав в его рационе непостоянен и определяется условиями года, численностью животных и урожайностью растительных кормов. Преобладают наиболее обильные и доступные корма, хотя, конечно, есть и предпочитаемые. Так, для зверька важна брусника, которая сохраняется в природе почти до нового урожая. К сожалению, обильные урожаи брусники случаются нечасто. Голубику и чернику он тоже любит, но эти ягоды опадают после первых морозов и осенней слякоти. Некоторые из более ранних работ по питанию баргузинского соболя утверждали, что в его рационе важную роль играет рябина. Наши исследования этого не подтвердили. Рябина в северо-восточном Прибайкалье плодоносит крайне нерегулярно.

Несколько позже, когда у меня появилась возможность изучить питание отдельных особей и сравнить его с характером питания популяции в целом, оказалось, что существует достаточно четкая специализация в использовании кормов. У некоторых соболей в рационе остатки белок встречались в несколько раз чаще, чем у большинства зверьков. У других предпочитаемым кормом были мелкие птицы. У третьих преобладали семена кедра и ягоды. В сумрачных кедровниках рацион был более однообразным на протяжении всего года: в основном семена кедра и мышевидные грызуны. А в более светлых лесах речных долин, где встречаются небольшие поляны, состав пищи оказался разнообразнее. Летом здесь соболь чаще поедал насекомых, рептилий и яйца птиц. Все сказанное относится к питанию в обычные годы. Но в Прибайкалье бывают неурожаи, когда отсутствуют ягоды и семена хвойных пород, вслед за этим падает численность мелких грызунов и большинства птиц. Голодают многие животные, в том числе и соболь, резко меняется его поведение. Зверьки подходят к таежным зимовьям, кордонам, заходят в поселки, обследуют помойки, залезают в кладовые. Именно в такие годы соболь чаще всего поедает трупы различных животных, возникает каннибализм и другие необычные явления. Таким образом, при изучении питания необходимо учитывать состояние кормовой базы, иначе мы рискуем получить искаженную картину. Здесь следует отметить, что помимо данных по питанию с территории заповедника, которые я получил, анализируя соболиные экскременты, у меня были материалы и со смежной территории. Для этого я вскрывал тушки и исследовал содержимое желудков зверьков, отстрелянных охотниками. Изучению питания необходимо было уделить особое внимание из-за того, что прежде всего оно определяет состояние популяции соболя, размножение, поведение, смертность и многое другое.

Изучать размножение соболей в природе крайне сложно. Трудности создают не только скрытность зверька, но и особенности его биологии. Для того, чтобы определить продолжительность беременности, нужно знать время спаривания и сроки рождения молодняка. Между тем, гон у соболей сильно растянут. Самки неоднократно приходят в течку и спариваются, поэтому, когда произошло оплодотворение, определить трудно. Беременность протекает с длительной латентной (скрытой) фазой и составляет 273—275 дней (Старков, 1947). Эти данные собраны при клеточном содержании.

Первой удачей при изучении размножения были два соболиных выводка, найденные в апреле в низовье реки Таркулик. В корневых дуплах кедров мы обнаружили по два слепых соболенка примерно шести-десятидневного возраста. Так как осмотреть малышей можно только разрушив гнездо (иначе их не достать), от дальнейшего отлова соболей в ранневесенний период я отказался. В последующие годы мы приступали к работе не ранее второй половины мая.

Быстро осмотрев и пометив выводок, мы уходили, а соболюшка переносила малышей в новое убежище примерно в километре от старого. Как она это делала, проследить не удалось. В июне-июле, когда соболята уже большие, возможно, мать не переносит, а переводит свою семью. В бедных кормами лесах самка вероятно уходит на охоту достаточно далеко от гнезда. Так, однажды летом в середине дня я окольцевал и отпустил самку, а спустя 4—5 часов поймал ее снова, но уже вместе с выводком, примерно в 3 км от места первой поимки.

Определить, есть ли у самки выводок, можно по состоянию млечных желез. Летом по этому признаку всегда можно узнать процент размножающихся самок. Гон у соболей начинается примерно в первой половине июня и продолжается до первой декады августа. Судя по состоянию самок, они более всего готовы к спариванию в середине-конце июля. Число молодых в выводке колебалось от одного до четырех. Наибольшее число кормящих самок и более крупные выводки встречались в годы с хорошей кормовой базой, для Прибайкалья — это периоды обильного плодоношения кедра. Матерые самки спариваются в разгар семейной жизни, когда у них еще есть выводок, и при благоприятных условиях могут ежегодно приносить потомство, некоторые из них сохраняют плодовитость довольно долго. Во всяком случае нам попадались кормящие соболюшки с сильно стертыми зубами.

Изучая размножение соболей, я пользовался не только прямыми наблюдениями в природе, но и материалом промысла. С этой целью вскрывал тушки зверьков, добытых на сопредельной с заповедником территории. Затем на основе гистологического анализа яичников и подсчета желтых тел беременности определял потенциальную плодовитость. Любопытно, что показатели потенциальной плодовитости в целом оказались весьма низкими и подтвердили выводы, полученные в процессе отлова соболят в заповеднике.

Отчетливо проявлялась прямая зависимость интенсивности размножения от упитанности зверьков, от их физиологического состояния. Молодняк в годы с обильной кормовой базой развивался быстрее и имел больший вес. Это напоминало акселерацию роста молодежи в современном человеческом обществе.

О высокой подвижности соболей я часто слышал от охотников. Об их регулярных перемещениях говорилось и в работах зоологов, изучавших экологию баргузинского соболя, например у В. К. Тимофеева, О. К. Гусева и других. Тем не менее, только мечение и повторные отловы помогли получить конкретный фактический материал. В популяции соболей преобладают подвижные зверьки, но наряду с ними встречаются особи, склонные к оседлой жизни. Степень подвижности на протяжении жизни непостоянна и зависит от целого ряда обстоятельств. Активно перемещаются молодые зверьки (сеголетки). Переходя к самостоятельной жизни, они, за редким исключением, уже к осени первого года своего существования исчезают с той территории, где родились. Некоторые из них уже зимой становились добычей охотников далеко за пределами заповедника, но основная часть по-видимому уходила на средние дистанции. Взрослые самки во время рождения и воспитания молодняка живут оседло, так как не могут покинуть выводок. Взрослые самцы отличаются наибольшей подвижностью, но в целом и эта особенность определяется условиями существования. Если кормовая база богата и устойчива, соболи живут оседло и подвижность популяции минимальна. Чем хуже кормовая база, тем выше подвижность. В голодные годы случаются массовые миграции соболей. Зверьки уходят из заповедника в разных направлениях, кроме западного. Здесь им путь преграждает Байкал, преодолеть который (примерно с января по май) можно только по льду. Нужно сказать, что в отдельные годы соболиные следы встречаются на льду озера довольно далеко от берега. Тем не менее это исключение из правила. Меченных нами зверьков охотники добывали на расстоянии до 200 и более км от места мечения.

Вероятно, соболи не только уходили из заповедника, но и приходили со смежной территории. Ответить на этот вопрос можно только расширив объем работ по мечению, но для этого у нас не было возможностей.

Помимо данных по основным разделам экологии соболя накапливались наблюдения самого разного характера, касающиеся биологии, экологии, поведения и т. д. Так, пометив одного соболя в долине Таркулика зимой 1966 г., мы ловили его повторно в 1976-м и 1977 годах. Зверек прожил предположительно 13—14 лет и выглядел достаточно бодрым. Мы отнесли его к группе оседлых, хотя, строго говоря, неизвестно, где он жил в те годы, когда нам не попадался. Близкий по характеру поведения самец был помечен в 1983 г. в долине р. Давше. В дальнейшем его ловили повторно в 1984 г. и дважды в 1985-м, затем в 1988 и 1990 гг. недалеко от места кольцевания. По-видимому, он жил оседло не менее 7 лет, а продолжительность его жизни составила не менее 9 лет.

Особо следует сказать о поведении соболей в голодные зимы. Зверьки голодают не только из-за нехватки корма, но и потому, что глубокий, порой очень плотный, снег затрудняет его добывание. В такие сезоны соболи без страха приходят к человеческому жилью и пользуются любой возможностью, чтобы добыть себе хоть какую-нибудь пищу. Нередко их можно увидеть днем. Помеченные и отпущенные на волю зверьки вскоре опять попадают в те же ловушки. По-видимому, приманка в ловушке — единственная доступная пища, и они пользуются ею сколько смогут. Это мешает работе, и, стараясь избежать ненужных встреч, мы отпускали окольцованных соболей на расстоянии от 1 до 35 км от поселка. И все же они упорно возвращались к тем же ловушкам. Так, зимой 1992—1993 гг. один самец был пойман 13 раз за полтора месяца (с февраля по апрель), хотя его как раз и отпускали в 35 км от поселка. С наступлением тепла зверек перестал попадаться, а в ноябре 1993 г. его поймал охотник в 60 км от заповедника. Другого самца за две недели в апреле ловили 11 раз. Его отпускали в разных местах, на расстоянии до 7—8 км от поселка, но он возвращался и в конце концов погиб от истощения. Эти примеры можно было бы приводить и дальше.

Животные неотделимы от среды обитания, поэтому нельзя достигнуть глубокого знания их экологии, если не пытаться понять хотя бы общие закономерности существования всего природного комплекса. Для одного человека это трудная задача, но она упрощается, если работает слаженный коллектив.

Для Баргузинского заповедника большой бедой была текучесть кадров, подолгу работали только одиночки. В первые 10 лет моего пребывания в заповеднике сменилось 15 научных сотрудников. Основная причина нестабильности — бытовая неустроенность. За все время своего существования заповедник так и не смог решить транспортную проблему. Иногда на короткое время она теряла свою остроту, но затем положение опять ухудшалось. А отсутствие транспорта влекло за собой целый ряд других проблем — энергетическое обеспечение, снабжение продовольствием, обучение детей, медицинская помощь и т. д. и т. п.

Решить эти задачи могло только государство, районные и республиканские власти. И вот тут выяснилось, что заповедник сиюминутной прибыли не дает, выводит земли и природные ресурсы из хозяйственного оборота и мешает практическим работникам в их борьбе за повышение благосостояния народа. К тому же научная тематика заповедников не всегда отражала стремление к решению насущных народно-хозяйственных проблем. В результате администрации заповедников приходилось в меру своих сил и изворотливости непрофессиональными методами решать глобальные задачи.

Тем не менее, в период застоя в этой области было немало достижений. После распада СССР заповедник оказался на грани катастрофы. Предпринятая министерскими органами реформа, приведшая к переносу научного отдела с территории заповедника в г. Улан-Удэ и пос. Нижне-Ангарск, улучшила бытовые условия только для части коллектива и одновременно снизила возможности для проведения круглогодичных полевых исследований, охраны территории и борьбы с лесными пожарами. Транспортная и энергетическая проблемы для бывшей центральной усадьбы, поселка Давше, настолько обострилась, что, по-видимому, поселок доживает последние дни. Между тем, неуклонно возрастает интерес к Байкалу со стороны иностранных туристов и научных работников. Этим пользуются владельцы частных судов, устраивая круизы для иностранцев, а государство все более утрачивает свои позиции. Совсем прекратилось местное авиасообщение. Что касается водного транспорта, то летом регулярную связь поддерживает только “Комета”, совершающая рейсы вдоль западного берега Байкала. У восточного берега курсируют случайные суда и изредка приходит в пос. Давше катер “Сватош”, принадлежащий Баргузинскому заповеднику. В первую половину зимы и весной (около 4—5 месяцев) транспортная связь с заповедником полностью отсутствует.

Правда, о пос. Давше вспоминают в период выборов. Жизнь в когда-то плотно заселенном поселке поддерживается за счет пенсионеров, а это очень ненадежная опора.

Мне вспоминаются брошенные добротные кордоны Кондо-Сосьвинского заповедника в период хрущевской кампании по ликвидации крупнейших российских резерватов, пустые деревни в разгар укрупнения колхозов, и я с тоской думаю, что наш паровоз по-прежнему летит… Но вот только к какой остановке?