Сила тяготения. № 5, 2000 г.

Сколько в мире Арктик?

Что такое Арктика? Сверкающие айсберги в океане, неумолчные птичьи базары на скалах, белые медведи или непролазные заросли ерника, тучи гнуса и топю болота? Безбрежные разливы в низовьях сибирских рек или хрустальные водо ды на ледниках архипелагов Баренцева моря? Экстремальная территория для покорения, завоевания и самоутверждения суперменов или ласковый родной дом для ее коренных жителей?

Похожа ли Арктика на пирог?

Арктика многолика и недаром, несмотря на пристальное внимание к ней человечества, вопрос о том, где провести южную границу арктического региона остается до сих пор открытым. Срабатывает эффект увеличения резкости широтного градиента климата при продвижении на север. Поэтому очень легко различить ландшафты и экосистемы северных (арктических) тундр и южных (кустарниковых) тундр, даже и находящихся достаточно близко друг от друга. И немудрено: например, на протяжении всего 300 километров по территории Большеземельской тундры среднеиюльская температура изменяется с 6 до 12 °С. А на территории Среднерусской равнины надо преодолеть 2000 километров, от полярного круга до 50-й параллели, и четыре природные зоны, чтобы получить равноценные изменения температуры. Поэтому переход от тундры к тайге во всем мире расплывчат и плохо определяется, хотя сама Арктика в отношении природной зональности представляет собой четко выраженный «слоеный пирог» с истончающимися по направлению к полюсу слоями. Ее природные сообщества различаются между собой гораздо сильнее, чем соседние таежные. В практическом природоохранном смысле это означает одно: Арктику нельзя рассматривать как единый монолитный регион. Главная стратегия природопользования и охраны среды в Арктике была 15 лет назад провозглашена ведущим арктическим экологом нашей страны Юрием Ивановичем Черновым: «Это строго дифференцированный подход, разработка специфичных для каждого региона и для каждой широтной полосы систем охраняемых территорий и компонентов экосистем с учетом местных условий и особенностей структуры сообществ». При разработке концепции пространственного деления арктического региона этим ученым совместно с ведущим арктическим ботаником Надеждой Матвеевой была предложена трактовка «широкой» Арктики, охватывающей несколько широтных категорий, вплоть до северной тайги. Такое понимание арктического региона, на наш взгляд, наиболее адекватно современному уровню знаний и могло бы найти успешное применение при разработке оптимальных природоохранных планов действий на всех уровнях управления и реализации природоохранных мероприятий. В их основу как базовый принцип должна быть заложена пространственная, прежде всего широтная дифференциация.

Тем не менее, в настоящее время основной центр интересов в изучении, а следовательно, и охране биологического разнообразия, традиционно тяготеет к зональным экосистемам и выделению зональных комплексов видов и категорий жизненных форм. Поэтому в последнее время, несмотря на пристальное внимание природоохранного сообщества к арктическому региону и его активной деятельности в Арктике, принцип широтной неоднородности чаще всего игнорируется в планах и мероприятиях как международного, так и российского уровней. От такого подхода страдает, прежде всего, южная половина региона, то есть низкая Арктика, так как львиная доля внимания природоохранников, естественно, приходится на типично арктические экосистемы. Прибавим сюда и харизматичность высокой Арктики, и относительную простоту процедуры землеотвода на высокоширотных арктических островах и архипелагах при проектировании заповедников и других особо охраняемых природных территорий (ООПТ). Территория таких островов относится к Госземзапасу и чаще всего не имеет землепользователей. В итоге, даже при самой грубой прикидке, сейчас в России площадь, занятая ООПТ в высокой Арктике, во много раз больше, чем в низкой, где их почти нет. Интересно, что в Программе по охране арктической фауны и флоры (Сonservation Arctic Flora & Fauna, CAFF ) список видов-индикаторов региона состоит целиком из высокоаркти че ских представителей у птиц, а из них главным образом у млекопитающих. При этом арктический регион большинство стран-участниц соглашения де-юре трактуют в достаточно широких границах, включающих и лесотундру, и северную тайгу.

«Не везет» низкой Арктике и при подходе к ней с другой, таежной стороны. Хотя в последнее время мировое природоохранное сообщество обратило пристальное внимание на бореальные леса Северной Евразии, основные приоритеты многочисленных программ по их охране также концентрируются прежде всего на типично таежных экосистемах. В целом эта ситуация могла бы показаться забавной, демонстрируя как, несмотря на повсеместно декларируемый примат биоразнообразия в современной идеологии охраны природы, реальность подчиняется приоритетной парадигме зонально-ландшафтной дифференциации биоты в современной фундаментальной науке. Однако смешного здесь мало, поскольку ресурсы южной Арктики интенсивно осваиваются, причем без учета специфики и высокой биосферной значимости ее экосистем.

Общеизвестно, что наиболее чувствительны и уязвимы к внешним воздействиям области, находящие­ся на границах природных зон, так называемые «экотоны». Одна из таких областей — переход между двумя ключевыми, как для нашей страны, так и для всего циркумполярно­го региона, ландшафтными зонами: тундрой и тайгой. Это, по мнению ведущих российских экологов Ю.И.Чернова и Н.П.Матвеевой, «один из самых кардинальных рубежей при ландшафтно-зональном делении Земли», и ее состояние во многом определяет стабильность существования как таежной, так и тундровой зон, и биосферы в целом.

Особенно актуально пристальное внимание к этому экотону в нынешней ситуации глобальных изменений климата и их последствий для экосистем, так как граница тайги и тундры представляет собой самый чуткий индикатор планетарных климатических перемен.

Разнообразие ландшафтов здесь гораздо выше, чем на севере и юге: в долинах рек иногда располагаются островки дремучей высокоствольной тайги, а между рек можно

найти обширные открытые пространства, не отличимые от северных тундр. Часто в кроне дерева, стоящего на границе двух ландшафтов, можно увидеть типичных таежных птиц — длиннохвостую синицу (Aegitalus caudatus) и желтоголового королька (Regulus regulus), а под деревом — лапландского подорожника (Calcarius lapponkus), яркого представителя тундровой фауны. Так что зоогеографу есть чему удивиться и над чем подумать. Однако наиболее типичны для этой полосы разреженные редколесья, которые в традиционной системе деления на природные зоны зачастую оказываются обойденными вниманием.

Одним из первых на обширные экотонные области при переходе от тайги к тундре обратил внимание в 1941 г . американский эколог Пителка. Последовательно развивая идеи Мэрриама (1892), он выделил полосу северотаежных редколесий между тундрой и тайгой в отдельную зоогеографическую зону. Она получила название Гудзонова зона (Hudsonian zone), а у аборигенов североамериканского континента была известна как «страна маленьких палок». Далее оказалось, что при анализе распространения голарктических животных и растений четко выделяется целая группа животных и растений, которая не зависит в своем пространственном распределении от наличия или отсутствия древесной растительности и приурочена к переходному поясу экосистем между тундрой и тайгой. Одни из наиболее типичных представителей гипоарктических экосистем, местами образующие сплошной ковер растительности — различные представители рода вороника (Empetrum). С вороникой тесно связан типичный гипоаркт из числа птиц — средний кроншнеп (Numenius phaeopus).

На основании распространения гипоарктических растений в 1966 г . ботаником Б.А.Юрцевым был очерчен Гипоарктический ботанико-географический пояс, и далее это понятие было расширено в 1980 г . зоологом А.А.Кищинским до Гипоарктического биогеографического пояса (Гипоарктики).

Арктический эколог Владимир Николаевич Калякин считает, что ареалы животных в арктическом ре­гионе подверглись наиболее существенной деформации именно в Гипоарктике как в зоне наиболее древнего существования оленеводства. Многие из этих животных сейчас занесены в международную и российскую красные книги как редкие и имеющие тенденцию к вымиранию. Это — кречет, белый журавль, пискулька, малый лебедь, беркут.

Некоторые пернатые хищники — врановые, чайки, поморник — в связи с хозяйственной деятельностью человека расширили свои ареалы и увеличили численность. Это, в свою очередь, плохо сказывается на со­стоянии их жертв — многих видов птиц.

Сейчас Гипоарктика представляет собой арену самых трагичных конфликтов природы и общества на севере нашей страны — зон экологического бедствия вокруг Никельского и Норильского металлургических комбинатов, «покорения» нефтегазовым комплексом месторождений Западной Сибири, хищническим истреблением ресурсов Белого моря и его так и «необъясненных» недавних экологических катастроф. Полный список слишком длинен, чтобы приводить его здесь, но, тем не менее, в настоящий момент характер антропогенного пресса в Гипоарктике имеет пока еще очаговый тип распространения. Насущность и возможность создания системы ООПТ как компенсаторного механизма для гипоарктических экосистем очевидна, тем более, что и в целом по распространению заповедных территорий в России, Гипоарктика представляет собой один из самых существенных пробелов.

В 1994 году отделением Социально-экологического союза «Живая Арктика» при поддержке Фонда ак­туальной биологии (Actual Biology Fund), был начат инициативный проект по охране и изучению экоси­стем российской Гипоарктики.

Кому Арктика родной дом

Именно в «низкой» Арктике существует реальная социальная опора для создания и успешного существования современной системы ООПТ — экологических сетей.

Специфика населения региона уникальна: там проживают около 40 различных аборигенных социальных групп и этносов, образ жизни которых сохранил близость общения с природой большую, чем у любой другой группы населения нашей страны. Сегодня коренные малочисленные народы Севера, Сибири и Дальнего Востока общей численностью (по переписи 1989 г .) 210220 человек населяют 20 республик, краев и областей, а также 7 автономных округов от Кольского полуострова до Чукотки, что составляет 2/5 территории России.

Региональиые природоохранные программы, как по Арктике, так и по таежным лесам, нуждаются в повышенном внимании к незаслуженно игнорируемой Гипоарктике. Такая коррекция приоритетов может стать реальным примером воплощения стратегии биоразнообразия на экосистемном уровне.

Их традиционный культурно-хозяйственный уклад — оленеводство, охота и рыболовство — является основой их жизненного благополучия. Традиционное природопользование аборигенов Севера ориентировано, прежде всего, на разумное и щадящее потребление природных ресурсов и вписано в природные экосистемы как естественный элемент. Этим оно коренным образом отличается от индустриальных форм хозяйствования, которое влечет за собой разрушение природных экосистем, особенно уязвимых на Севере. При этом, традиционное природопользование, в свою очередь, нуждается в естественных ненарушенных экосистемах и только в них может успешно существовать.

Аборигены Севера являются носи­телями уникальной культуры взаимодействия с суровой и уязвимой при­родой Арктики, накопленной ими за столетия их истории. Поэтому их ментальность предполагает несомненную самоценность Природы, то есть совпадает в основных чертах своего мировоззрения с передовой природоохранной частью нашего общества. Их потенциальный вклад в устойчивое развитие региона и культурное наследие человечества чрезвычайно высок и только сейчас начинает осознаваться мировым сообществом.

Таким образом, коренные северные народы представляют собой крайне перспективных партнеров всех природоохранных сил мирового сообщества, заинтересованных в сохранении природы и устойчивом развитии арктического региона.

Тем не менее, их потенциал, как носителей и хранителей традиций фактически одной из форм устойчивого развития северного региона России, традиций природопользования, удачно интегрированного в окружающие экосистемы, оказывается невостребованным даже экологами при несомненной общности взглядов и целей. Этим Россия невыгодно отличается от остальных стран, где живут народы, сохранившие традиционный образ жизни. Там сейчас идет активный процесс вовлечения культурного наследия коренных жителей в стратегию охраны биоразнообразия. Это отражено в ряде важнейших международных природоохранных документов (Конвенция о биологическом разнообразии, Севильская стратегия по биосферным заповедникам, Повестка дня на 21 век), ратифицированных и Россией. Поэтому установление конструктивного диалога между экологами и аборигенами Севера в России — задача сохранения престижа России в международном природоохранном сообществе.

В настоящее время в рамках Паневропейской стратегии сохранения биологического и ландшафтного разнообразия (PEBLDS) разрабатываются системные основы создания экологических сетей как принципиально нового этапа развития института особо охраняемых природных территорий. Согласно ей все страны-участницы, включая Россию, обязались к 2010 году спланировать и создать сеть территориальной охраны природы. Создание таких сетей предполагает гибкость и вариативность компонентов и наличие международной ответственности за их поддержание. Эта ответственность может выражаться в компенсациях за хорошую сохранность биоразнообразия и инвестициях, обеспечивающих успешное существование экосетей.

Несомненно, возрождение гуманистической компоненты заповедного дела в России существенно по­высит ее социальный статус и престиж как внутри страны, так и в глазах мирового сообщества.

Почти год тому назад Междуна­родная конференция по традиционному природопользованию, органи­зованная Ассоциацией коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации (АКМНС — RAIPON), обратилась ко 2-му Всероссийскому съезду по охране природы с предложением о сотрудничестве.

«Территории традиционного природопользования (далее ТТП), — говорится в этом Обращении, — процесс организации которых сейчас активно идет на Севере, в Сибири и на Дальнем Востоке России, представляют собой не только способ сохранения особых форм человеческой деятельности и менталитета... Они также являются важнейшим компонентом устойчивого существования биосферы, так как имеют щадящий режим их эксплуатации и подвергаются антропогенным изменениям в минимальной степени. Следовательно, они могут служить механизмом, тормозящим или, по крайней мере, смягчающим общий экологический кризис планеты.

Поэтому ТТП имеют все основания занять свое достойное место в системах и сетях ООПТ различного ранга, вплоть до международного. ТТП Севера России имеют свои особые преимущества, потому что именно российский Север — один из последних регионов планеты, где доля природных сообществ, не затронутых или малоосвоенных человеком, еще высока и велико его биосферное значение как источника кислорода для планеты в целом...»

За прошедший год в природоохранном движении нашей страны происходил непростой, а временами и весьма мучительный поиск новых представлений о дальнейшей судьбе отечественных ООПТ. Действительность заставляет эволюционировать ООПТ в единые системы. Терминология этого явления, как и любого нового, еще не устоялась — экологические сети или каркасы, — но налицо некая готовящаяся смена парадигм. Ощущается явный недостаток категорий охраняемых территорий для того, чтобы всерьез говорить об устойчивом развитии, то есть сочетании сохранения природы и социальных интересов. В выступлениях современных лидеров заповедного отечественного дела отчетливо виден интерес к тем отсутствующим пока в России категориям ООПТ, которые квалифицируются в системе МСОП как «охраняемые ландшафты» под номером V, где охраняется не только живая природа, но и удачные, и щадящие формы взаимодействия с ней человека (например, статья Н.Р. Данилиной «Мнение: экоцентр Заповедники» в бюллетене ЦЭПРа за декабрь 1999 г .).

Всемирный фонд дикой природы подготовил проект Системы охраняемых природных территорий России, а Федеральная служба лесного хозяйства России и Центр охраны дикой природы разработали новую Стратегию управления национальными парками России. В обоих документах одним из основных приоритетов провозглашается органичная интеграция систем ООПТ в социально-экономическую структуру регионов.

Казалось бы, при таком раскладе Ассоциация коренных малочислен­ных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока и является одним из самых перспективных партнеров для природоохранных общественных организаций. За 10 лет своего существования она встала на ноги, окрепла. Сейчас она существует как зонтичная организация, имеющая свои филиалы в виде региональных ассоциаций практически во всех субъектах федерации, где поживают малочисленные коренные народы. Тем не менее, отечественное природоохранное сообщество фактически игнорирует своих потенциальных коллег. Пора преодолеть инерцию замкнутости и поискать пути к возможному объединению интересов, а значит и усилий. Есть все предпосылки и шансы к тому, что подобное партнерство окажется плодотворным.

Ирина Покровская,
журнал «Живая Арктика»