|
| Eng |
«Люди в истории заповедников» ЗАПОВЕДНЫЕ ЛЮДИ По материалам конкурса «Люди в истории заповедников К. В. Авилова, канд. биол. наук
Присланные на конкурс произведения совершенно не похожи по стилю, композиции, языку. Но есть в них и много общего, о чем речь впереди. Кроме того, подведение итогов конкурса памяти Ф. Р. Штильмарка. почти совпало с выходом итоговой книги его жизни «Отчет о прожитом». Хотя далеко не все авторы присланных материалов непосредственно работали или были знакомы лично с Феликсом Робертовичем, все статьи и книги, участвовавшие в конкурсе, так или иначе перекликаются с содержанием этого труда, энциклопедией жизни человека, влюбленного в природу и посвятившего ей жизнь. И это не случайность — ведь герои, а в большинстве случаев и авторы всех материалов, по выражению одного из них, — настоящие ЗАПОВЕДНЫЕ ЛЮДИ! Астраханский писатель Ю. Селенский как–то сказал Юрию Чуйкову, автору книги «Розовые острова», одной из конкурсных работ: «Писать не научишь. Это невозможно. Человек или пишет, или нет. Читай Пришвина, пиши как он или лучше…». Заповедные люди, наследники Пришвина, читая Великую книгу природы, следуют этому напутствию и пишут. Не могут не писать. И, как одобрение и поддержка, звучат сквозь годы слова Маргариты Алигер, сказанные устами писателя Роберта Штильмарка:
Конечно, бескорыстные и самоотверженные люди есть не только в заповедниках. Так, С. Кошелева тепло и искренне пишет о Николае Терентьевиче Кошелеве, организаторе краеведческого музея и натуралисте из села Борки (Шацкий р–н Рязанской области). Это был светлый человек, мастер на все руки, любитель птиц и знаток природы. Л. Телегина, заслуженный лесовод, вспоминает о Сергее Федоровиче Харитонове. С. Ф. Харитонов был хранителем культуры в самом широком смысле этого слова, его память была живой энциклопедией старого Переславля. Горячо ратовал С. Ф. Харитонов за организацию Переславского национального парка, создал Переславский дендросад, который стал ему живым памятником. По–разному описывают авторы присланных материалов свои впечатления о заповедной жизни. Л. Пучнина характеризует Пинежский заповедник в год его 30–летнего юбилея с точки зрения ученого, М. Ледяева — с точки зрения журналиста. «Если бы проводились конкурсы красоты для деревьев, стройные ели–пинежанки обошли бы все пальмы с баобабами! Вообще, отсюда надо писать цикл “Времена года”: карстовые пещеры особенно прекрасны весной, цветущие орхидеи — в белые ночи и так далее, по календарю…». И далее о заповедных людях: «Е. В. Шаврина занимается карстом так, словно пишет о нем поэмы и картины. Получается не просто наука, а творческая наука». Это М. Ледяева («Незатерянный мир»). Наследники Пржевальского Рассказ о жизни и смерти Льва Георгиевича Капланова, кюбзовца, ученика А. Н. Формозова, сотрудника Сихотэ–Алинского заповедника, автора легендарной книги «Тигр, изюбрь, лось», написан В. Храмцовым («Путь ученого», «Пока тайна остается тайной»). «Сделанное им настолько ценно, — пишет он, — что имя его вошло в историю изучения Уссурийского края наряду с именами Абрамова, Арсеньева, Черского, Янковского, Пржевальского». Л. Г.Капланов погиб 13 мая 1943 г. Официальная версия, по которой убийца понес наказание, до сих пор остается сомнительной. По другой версии, составленной из разговоров с участниками этого происшествия, его застрелил один из солдат–браконьеров, несших боевое дежурство на посту у блиндажа близ ручья Соболиный. История эта так до конца и не раскрыта. Ф. Р. Штильмарк в своей книге называет Л. Г. Капланова «истинным натуралистом, который оставил в своих трудах результаты многолетних исследований в условиях полностью заповедной природы». Большим знатоком жизни и творчества да, собственно, и продолжателем дела Л. Г. Капланова был зоолог–географ Е. Н. Матюшкин, тоже ученик А. Н. Формозова. Он посвятил памяти Л. Г. Капланова статью «Мироощущение натуралиста», опубликованную в Бюллетене МОИП в 1993 г. В ней он сравнил Капланова с Н. М. Пржевальским и присоединился к А. П. Чехову в высокой оценке общественной значимости натуралистической деятельности. В свою очередь сравнивает с Н. М. Пржевальским самого Е. Н. Матюшкина автор очерка о нем А. С. Желтухин. Об этой преемственности свидетельствует и последняя работа Е. Н. Матюшкина — коллективная монография «Рысь», вышедшая под его редакцией. Ему самому, недавно, увы, ушедшему от нас навсегда, посвящено немало добрых слов. В его биографии Сихотэ–Алинский заповедник занимает особое место (Л. В. Кулешова. «Природа и люди Сихотэ–Алинского заповедника в воспоминаниях Е. Н. Матюшкина»). Он был сотрудником заповедника в 1960–х гг., зимой тропил зверей по всей огромной труднопроходимой площади, летом изучал птиц в горах. Он оставил огромную фототеку: следы, пейзажи и конечно Заповедные люди. Не только «научники», но и лесники, рабочие. «Женя Матюшкин, — пишет Феликс Робертович, — уже будучи тяжелобольным, провел трудную экспедицию во вновь созданном Ботчинском заповеднике, убедившись в обитании там тигров. Книжным памятником ему останется только что вышедшая монография “Рысь”. Почему судьба оказалась так жестока к нему? На этот вопрос нет и не будет ответа…» «Следами на заповедной земле» называет плоды исследований Матюшкина автор другого очерка о нем — директор Центрально–Лесного заповедника А. С. Желтухин (кстати, сам он дважды упомянут в «Отчете о прожитом», в частности, в связи 70–летием заповедника, с которым Ф. Р. Штильмарк, по его выражению, оказался «почти круглым ровесником»). Вокруг Е. Н. Матюшкина объединялись сотрудники многих заповедников, не только Сихотэ–Алинского, но и Беловежской Пущи (Беларусь), Столбов, Теберды, Аксу–Джабаглы (Казахстан), Сары–Челек (Кыргызстан), Хосровского (Армения) и других, в том числе Центрально–лесного. Он обобщал и курировал многочисленные полевые исследования. Евгений Николаевич видел серьезную угрозу науке в коммерциализации заповедников. «Тема заповедной науки еще долго будет больной, если вообще выздоровеет», — пишет он А. С. Желтухину в 1999 г. В последнем его письме был призыв: «Держитесь! Вы теперь уже столпы заповедного дела и заповедной науки!» Так тянется через поколения натуралистов, как неизгладимый след, нить беззаветного служения науке и заповедникам. Настоящим Заповедным человеком был Алексей Евгеньевич Турута, о котором и Ф. Р. Штильмарк упоминает как о выдающемся натуралисте и путешественнике, кибернетике по первой специальности и… геоботанике Прибайкальского национального парка. По отзывам знакомых, он также во многом напоминал Пржевальского — ученый, путешественник, натуралист. Бросив Москву и Киев, он переехал в Сибирь, вел изыскания от Карпат до Магадана в тайге, тундре, степи и горах. Он постоянно безвозмездно кому–то помогал, щедро и бескорыстно делился своими знаниями, собранной информацией. (В. В. Рябцев. Памяти Алексея Евгеньевича Туруты). По мнению автора очерка, такие сотрудники составляют «золотой фонд» любого заповедника или национального парка. Он терпеть не мог конфликты и никогда в них не участвовал, «посещая весьма небезопасные районы, не испытывал никакого страха, так как был уверен, что все встреченные им люди хорошие и не причинят вреда». Но в конце концов это его и подвело. Заповедное Забайкалье и Тува: настоящее и прошлое Т. Маврина в серии очерков («Шаманы выбрали Сохондо» и др.) с любовью описывает Сохондинский заповедник, места, где когда–то бывали Черкасов и Паллас и с жалостью — жителей пустеющих сел, спивающихся и обездоленных. «Не пить? А каво делать–то? — недоуменно отвечают аборигены на мои вразумления» (из очерка «Моя Аркадия»). Отсутствие пищи для интеллекта, умственной работы, Дела жизни может в отдаленных «медвежьих» углах сгубить человека. В «Отчете» автор приводит «глагол былых времен», впечатления участника экспедиции Палласа студента Никиты Соколова: С этим поверьем перекликается описанная в «Отчете» «сохондинская трагедия», которая «в самом деле наводила страх на душу. В начале зимы шестеро лесников–наблюдателей заповедника вышли в учетный маршрут через один из гольцов вблизи Большого Сохондо. Первыми шли двое — Петя Баранов (см. ниже — К. А.) и сын директора Алексей Васильченко. Они миновали голец и стали ждать остальных, но не дождались, пошли обратно и нашли… четыре трупа. Мороз был не так уж силен, версия гибели от холода «не проходила», и каких только объяснений ни пытались найти — вплоть до неземных…» Нина Молокова, коренная тувинка, тоджинка, заместитель директора по научной работе заповедника «Азас», вспоминает, как преодолела личный и творческий кризис благодаря работе в заповеднике (М. Мамуркова. Меня спас заповедник «Азас»). Тоджа — водосборный бассейн Енисея, таких нетронутых чистых регионов осталось мало. Когда–то геоботаника Нину Молокову спас заповедник, а теперь она спасает его. Ф. Р. Штильмарк: «Восточная Тува, или, как ее называют, Тоджа, исключительно красива. С особым усердием мы вели учеты в бассейне реки Азас и ее притоков. Дело в том, что на этой реке сохранилась колония аборигенных сибирских бобров. В. Н. Скалон не раз писал, что эти места тоже достойны заповедания, и на 1971 г. планировались полевые работы для создания заповедника на Азасе. Разработанный проект заповедника потерпел неудачу: в Совмине РСФСР его положили на полку. Сомнения высказывали работники лесного хозяйства: с какой стати им отдавать “свои” земли и леса?» Но в 1985 г. заповедник все–таки организовали. От озера Ханка до Алтайских гор И. В. Маслова, возглавляющая научный отдел заповедника Ханкайский, автор очерка «В погоне за черепахой», посвятила свою работу изучению дальневосточных черепах–триониксов. Для этого ей пришлось пожертвовать, по ее выражению, собственным покоем ради черепашьего и задаться вопросами, которых хватило бы на дюжину исследователей. Несмотря на прогнозы друзей и знакомых о «комарах, камышах и болотах», экспедиция вернулась, «блистая средиземноморским загаром и сияя довольными лицами». Благодаря фотоснимкам волшебный мир озера очаровал всех. А вот что было 30 лет назад. Осенью 1976 г. в СССР пришло письмо от известного международного деятеля охраны природы Бернгарда Гржимека с беспокойством по поводу судьбы дальневосточных журавлей в связи со строительством Бурейской ГЭС, в частности, о необходимости создания заповедника на оз. Ханка. Начальник Главохоты Б. Нечаев «бросил» на это Ф. Р. Штильмарка. Из «Отчета о прожитом»: «С великим трудом удалось пробить во Владивостоке решение о создании Ханкайского заповедника, однако организация его по намеченному тогда варианту не состоялась. Он был создан только в 1990 г. совсем на ином участке, близ границы с Китаем». Териолог, поэт и художник ныне покойная И. Филус в статье «Три страницы истории» вспоминает непростую историю Алтайского заповедника, который дважды — в 1951 и 1961 годах — закрывали, а потом снова восстанавливали, и все, а главное — охрану территории приходилось начинать сначала. Сколько замечательных людей изучали и охраняли заповедный в полном смысле слова «уголок» Горного Алтая! Так, В. П. Пыжанкин (пос. Яйлю) посвятил охране всю жизнь, был лесником и в «первом» (до 1951 г.), и во «втором» (до 1961 г.), и в «третьем», современном, заповедниках! Директор «второго» заповедника В. В. Криницкий оставил по себе стойкую память, которая жива спустя сорок лет. Он жил по неделе со своими подчиненными в тайге, контролировал работу и принимал в ней активное участие. О временах его правления до сих пор вспоминают с ностальгией. Ф. Р. Штильмарк хорошо знал В. В. Криницкого, к которому в 1970–х «регулярно ходил на согласование и поклон со всеми своими проектами» как к начальнику отдела заповедников МСХ СССР. «Это был очень опытный, дипломатичный до высшей хитрости чиновник, впрочем, искренне радеющий за свое дело и отстаивающий интересы ведомства. Мне он скорее покровительствовал, хотя и упрекал за излишнее, по его мнению, рвение. Например, когда я пришел к нему с проектом Таймырского заповедника площадью 1,3 млн. га, он заметил, что и трехсот тысяч га хватило бы, а миллион лишний. Но все же поданные ему бумаги завизировал». Ильменский калейдоскоп Блестящая галерея ученых и энтузиастов встает перед нами из книг и статей историка–архивиста Л. А. Буториной, поднявшей мало знакомый специалистам заповедного дела пласт — борьбу за сохранение подземных сокровищ Урала. Ее герои — геологи: инициатор и организатор заповедника Н. М. Федоровский, исследователи Ильменских гор А. В. Власенко, Л. А. Кулик, Ю. Д. Панков, А. Л. Воробьев, Б. А. Березин и др. Судьба последнего трагична и характерна. Она — иллюстрация к «Архипелагу свободы», как назвал заповедники американский историк Дуглас Уинер. Военный по специальности, Б. А. Березин был до революции 1917 г. сотрудником Генерального штаба, а минералогию изучил самостоятельно и впоследствии устроился в Минералогический музей АН СССР к академику А. Е. Ферсману. С 1933 г. по личному ходатайству А. Е. Ферсмана он стал заведовать в заповеднике музеем и копями, изучал историю Ильмен, написал несколько книг. Лишь через много лет после его кончины удалось установить, что власти охотились за ним, он был из тех, кому жить в СССР не полагалось — офицером очень высокого ранга, пытался спасти от гибели царскую семью. Видимо, он поменял фамилию и «сидел тихонько, переживая время беспорядков, избегал оставлять свои изображения на фотографиях. Директор заповедника инстинктивно чуял в нем опасного врага и ненавидел всей душой, но долго не мог “укусить”. Его так и не вывели на чистую воду, не убили, но медленно удушили». Гонения со стороны администрации дополнились пожаром музея в 1941 г., где сгорело большинство трудов Б. А. Березина, затем последовала смерть жены. 17 июля 1943 г. он скончался. Заповедные судьбы Кавказа Еще более трагична судьба организатора и первого директора Кавказского заповедника, Христофора (Хачатура) Георгиевича Шапошникова («Книга памяти наших сердец»). Агроном, зоолог, краевед, натуралист и горячий патриот Северо–Западного Кавказа, он с 1907 г. начал борьбу за заповедник, после создания 8 лет был его директором. Главным критерием при подборе сотрудников он считал любовь к природе. Наблюдатель–ветеран Б. А. Заславский прокомментировал это так: «Кого любишь, того и защищать будешь». Х. Г. Шапошников был арестован по ложному обвинению, расстрелян в 1938 г., а впоследствии реабилитирован. Могила его неизвестна, но в мае 2003 г. на фасаде управления заповедника в Адлере появилась мемориальная доска в память о первом директоре. Его сын, Г. Х. Шапошников, энтомолог, сотрудник Зоологического института АН СССР, познакомился с Ф. Р. Штильмарком в Питере. Он не смог опубликовать свой очерк об отце в сборнике «Репрессированная наука» и был очень этим огорчен. Феликсу Робертовичу после некоторой переработки удалось напечатать его в альманахе «Охотничьи просторы». Этот очерк также вошел в состав «Книги памяти наших сердец», открывая череду образов горячо преданных Кавказскому заповеднику людей. В конце 1935 г. первый директор писал в письме к сыну: «...Для вас, милые горы, я сделал многое! Всю радость, вами данную, все познанное мною в ваших трущобах, с ваших вершин я сжал в одну большую идею и есть теперь Заповедник!» В 1930–е годы охотоведческую станцию Кавказского заповедника возглавлял молодой сотрудник, а впоследствии известный профессор–териолог А. А. Насимович, участник экспедиции С. С. Турова по обследованию территории заповедника. Фауну и экологию зверей приходилось изучать круглый год, в том числе в лавиноопасное время. Участники работы оставили в дневниках записи о мартовских переходах через заповедник: и «…как шли между лавин, и ночлег в экспериментальных спальниках, солнце и вьюга, и тяжелый мокрый снег, лепивший в лицо, и веселый спуск к Уруштену». В «Отчете о прожитом» А. А. Насимович — «замечательный зоолог–исследователь, достойный светлой памяти и доброго слова. Трудно представить себе, что он совершал в молодости походы невероятной сложности по заснеженным вершинам и ледникам Кавказа, пересекая его хребты там, где могли ходить только горные козлы и серны. Он прошел также тысячи километров по лапландской тайге, по степям Даурии, ему были ведомы тайны живой природы разных континентов, включая Африку и Америку. Обладая энциклопедическими знаниями, он перевел огромное количество научных статей. Я не раз слышал выражение “Насимович не человек, а учреждение”. Его требовательность к себе, тщательность как редактора и автора были высочайшей пробы. О его колоссальном вкладе в заповедное дело надо говорить особо. Трудно перечислить людей, которые обязаны ему помощью и поддержкой». Охранять природу — значит охранять Родину Петр Баранов, сотрудник заповедника Кузнецкий Алатау, автор книги «Кузнецкий Алатау. Хроники заповедного года», заслуженно считает себя учеником Ф. Р. Штильмарка. В главе под названием «Кульминация жизни» Феликс Робертович так описывает совместное с ним обследование Хунгарийского филиала Комсомольского заповедника: «В 1976 г. по всему Нижнему Приамурью полыхали лесные пожары. …С умилением мы увидели на левом берегу реки щит “Заповедник Академии наук СССР”. Но к нему по сухой траве уже подбирался огонь, в этом было что–то символическое». Тогда они с П. Барановым «пробирались среди незатухших лесных гарей, обходя горящие участки, и после двух бессонных ночей добрели до крохотного зимовья на берегу Чермала именно в ту минуту, когда к нему вплотную подобрался огонь, который пришлось тушить котелками воды из речки…». Чуть позже, разойдясь с напарником, охотоведом Виктором Голубковым, Феликс Робертович остался один. «Я долго искал понапрасну, впал уже в полное отчаяние. Решил переждать, отлежаться в избушке, без еды не было сил ходить, одолела какая–то слабость. А через день прибежал сюда Петя Баранов». Это было спасение. «Труднее, чем в ту осень, сезона не бывало», — пишет Феликс Робертович. И словно продолжая это повествование, П. Баранов описывает окончание сезона в Кузнецком Алатау: «С выходом к жилью для меня закончится полевой сезон этого года, трудный физически, но легкий и комфортный духовно период, ради которого мы и работали за сущие гроши, ежеминутно рискуя потерять остатки уважения своих близких и друзей, совершенно искренне не понимающих, зачем мы ходим по тайге и безлюдным горам вместо того, чтобы заботиться о собственном благополучии каждый день и час». Ради того, в частности, считает Петр Баранов, чтобы все живое находило приют и спасение в заповеднике: «Сразу после аншлага, обозначавшего начало заповедной территории, природа оживилась. Появились заячьи и соболиные следы. Наброды рябчиков и белок пересекали наш путь, и даже атмосфера очистилась от надоевшей уже хмари. Мы еле успевали считать соболиные и особенно заячьи следы. Трех беляков мы видели живьем». Теперь все есть. И трактор есть, пять тракторов–то. А горим. Страшно. Пожаров сейчас быть не должно. Раньше ничего не было, лестницами крепь ломали и тушили. Скажи — не поверят! А теперь с тракторами горим. Что–то не так, чего–то не хватает, а чего — не пойму. Теперь всего много, а народ другой…». Страшные минуты! А следом — о том, без чего не мыслится полноценная жизнь: «Работа в заповеднике это не приятные прогулки в природу, а напряженный кропотливый труд. Отнимая много времени и сил, она не дает человеку больших материальных благ, особого почета и положения, дает же огромное моральное удовлетворение, удовлетворение эстетических и духовных потребностей общения с природой. …Тихий шепот тростника, спокойная теплая прозрачная вода, белые цветы кувшинок и желтые — кубышек… Нарастающий гул лебединых крыльев, клекот орлана, кругами взмывающего в беспредельную высь… Вот так должна выглядеть Родина. Та маленькая Родина, которая у каждого своя. Единственная».
«Гении в России рождаются хотя и редко, но постоянно» «Окскому заповеднику повезло, — считает его недавний директор с более чем 20–летним стажем Святослав Георгиевич Приклонский (“Окский заповедник: история, люди. природа”, ред. В. П. Иванчев). В нем работали Владимир Порфирьевич Теплов, основатель школы учета, защитник заповедного дела и выдающийся биолог–таксидермист Владимир Александрович Корсаков». В. П. Теплов, начинавший научную деятельность в Кавказском заповеднике, переживший годы расцвета и спада заповедного дела, понимал, что от посягательства заповедники могут спасти работы, укрепляющие народное хозяйство, прежде всего его охотничью отрасль. В конце 1950–х в России была образована егерская служба, более 2 тысяч новых рабочих мест. До тех пор не было достоверных сведений как о численности дичи и размере добычи, так и о числе охотников. В. П. Теплов, воспользовавшись ситуацией, предложил поручить егерям ведение учетных работ. В 1959 г. он поставил перед властью вопрос о создании при заповеднике Группы биологической съемки. Биосъемка стала, как теперь говорят, «ноухау» Окского заповедника и повысила его имидж в глазах руководящих органов. Был наведен порядок в сфере охотничьего законодательства, сроках охоты, списках охотничьих животных и особенно так называемых «вредных» видов. Во второй половине 1960–х годов учеты пернатой дичи прошли во всех республиках СССР и продолжались до 1990–х, они дали достоверную картину динамики охотничьих ресурсов. Ни одна другая организация таких исследований не вела. У истоков этой деятельности стоял В. П. Теплов. Между тем, работу по созданию «государственной службы учета охотничьих животных» в ЦНИЛ Главохоты координировал Ф. Р. Штильмарк. Он предложил С. Г. Приклонскому проверить метод ЗМУ в условиях Сибири и Дальнего Востока, в заповеднике «Столбы» и в Приамурье. Провели специальный семинар, но дальше дело не пошло. С. Г. Приклонский, руководивший учетами после В. П. Теплова, писал Ф. Р. Штильмарку: «Для создания службы учета в Сибири и на Дальнем Востоке нужен, прежде всего, энтузиаст. Тогда он и без “столбов” построит здание ЗМУ». Ровесник и друг С. Г. Приклонского, профессор МГУ ботаник В. Н. Тихомиров (1932—1998), тоже был настоящим Заповедным человеком. Потому что со студентами исходил Мещерский край вдоль и поперек, более 20 лет был членом Ученого совета заповедника, проводил инвентаризацию флоры, участвовал в создании заказников на Рязанщине, в расширении границ Окского заповедника и разрабатывал проект нового заповедника в долине Оки. «Он был не только видным ученым, но и активным борцом за охрану природы. – пишет Феликс Робертович в «Отчете о прожитом». — При внешней своей простоте общения это был человек очень тонкой и нежной души, он буквально боготворил среднерусскую природу. Как и свойственно настоящему русскому интеллигенту, он очень любил поэзию, мог часами читать стихи у вечерних экспедиционных костров и сам писал их». Десятки сезонов проработав в ОГЗ и его окрестностях, В. Н. Тихомиров посвятил заповеднику множество поэтических строк, а одно стихотворение – лично С. Г. Приклонскому.
Уборщице хорошо, а зоологу лучше! «Начитавшись всяких историй и сравнивая их с собственным опытом, я давно пришел к убеждению, что вымысел, как бы ни была богата фантазия автора, всегда уступает действительности. Жизнь в заповеднике настолько богата событиями, что фантазия на ее фоне выглядит довольно жалко», — читаем мы в книге В. Коркишко «О леопардах с любовью». Вот первый выход автора книги на территорию заповедника Кедровая Падь. «Метров через сто я наткнулся на следы – по всем признакам крупной кошки. Либо леопарда, либо рыси. Только потом я узнал, что рыси в заповеднике нет. Но в тот момент я был поражен, что в ста метрах от усадьбы бродят дикие кошки! Следы повели меня на южный склон сопки, примыкающей к усадьбе. Ну и ну, зверь прошелся по склону над усадьбой в 50—70–ти метрах! Полежал на большом камне с видом на дома и удалился вверх по склону. Уже вечерело, и я поспешил вниз на усадьбу». Вся дальнейшая жизнь Виктора Коркишко была посвящена «дальневосточной Багире» — самому северному и самому малочисленному на свете подвиду леопарда. Он очень хотел услышать от нее слова Киплинга: «Мы с тобой одной крови — ты и я!» На вопрос, что нужно для стабильного существования леопарда, он отвечал: «Самое главное — сохранить среду обитания. Самое главное — воспитать поколение людей, которым это все не надо объяснять. Чтобы это было в крови у каждого. Чтобы люди, ответственные за территорию леопарда, не жалели, что не имеют права здесь охотиться. …Самое главное — здесь нужен запрет на охоту. Потому что там, где человек с ружьем, там браконьерство. Следить нужно и за популяцией копытных, она у нас недостаточно высокая. А к этому можно придти только, воспитав новое поколение и не с таким потребительским отношением к окружающей среде, как сейчас…». В. Коркишко был одним из авторов Стратегии сохранения дальневосточного леопарда, создателем Фонда, учредившего газету «Зов тайги», впоследствии превратившейся в известный цветной журнал. Он сделал большой шаг к этому новому поколению. «Влюбленный в местных леопардов молдаванин», он являет собой блестящий образец Заповедного человека, убежденного в правоте своего дела. «Нас радует, что, несмотря на полнейший развал финансирования науки, особенно академических подразделений, мы не только выживаем. Мы еще и радуемся, что делаем большое дело, и делаем так, как не имели возможности делать раньше. Для сравнения, месячная зарплата ученого со степенью в 3 раза ниже зарплаты уборщицы на ликеро–водочном заводе или меньше дневного дохода продавщицы частного киоска. Нас радует, что мы остаемся профессионалами даже в этих жизненных обстоятельствах. И спасибо судьбе, что мы имеем такую возможность». Житие заповедных людей Признаюсь: термин «заповедные люди» я похитила из очерка А. Горяшко «Житие заповедных зверей и людей». Её произведения полезно было бы издать отдельным сборником, собрав из разных журналов и газет. «Я знаю, в каких условиях они живут и на какую зарплату. Но они остаются в заповеднике. Я знаю женщин, которые проработали здесь по 30—40 лет, но так и не создали семьи. Им просто некогда и негде было устраивать личную жизнь, по 6 месяцев в году живя на островах. Я знаю 60—70 летних сотрудников, которые давно бы могли бы уйти на пенсию, которым с каждым годом все труднее справляться с физическими нагрузками полевой жизни. Но они не уходят из заповедника. Наконец, я знаю людей, которые, побывав в заповеднике давным–давно, еще юннатами, в отпуск за свой счет всеми правдами и неправдами, согласные помогать в любой работе, снова и снова возвращаются в заповедник» («Голоса заповедного эха»). «Они ведут серьезную научную работу, их труды хорошо известны за рубежом, а они, между тем, часто живут без водопровода и электричества, с печным отоплением. Тяжело и счастливо живут: работают и растят детей» («Заповедное»). На вопрос, заданный в начале: «Кто он, заповедный человек?», наиболее емко и выразительно, с моей точки зрения, ответила Александра Горяшко. Вкратце это выразить трудно. Ответ складывается из контекста всех очерков. Наиболее прагматичный ответ — выжимка из очерка «Кому и зачем нужен заповедник»: «Благополучие любой страны обеспечивается наличием патриотов. В Кандалакшском заповеднике работают патриоты Севера. Большинство из них не северяне. Работники заповедника приехали и продолжают жить и работать, руководствуясь не меркантильными соображениями, а любовью к этому краю. Они открыты для сотрудничества, работают ради сохранения здоровой среды обитания, природных ресурсов, а значит — привлекательности для бизнесменов и туристов. Это веские основания для их поддержки местными властями и частными предпринимателями. Наличие заповедника содержит в себе явные перспективы развитие региона». И касается это, конечно, не только Кандалакшского, а всех заповедников. В конце нашего обзора следовало бы сказать непосредственно о результатах конкурса: какая работа какое место заняла. Конечно, жюри распределило места согласно набранным баллам. Но, думаю, это не главное. А главное — Момент истины, отразившийся в каждом положенном на бумагу творении. Он дорогого стоит. И чем больше будет таких творений, тем дольше не заметет следы, проложенные по земле Заповедными людьми. Все они продолжают дело, которому посвятил жизнь Ф. Р. Штильмарк. Думаю, что он отнесся бы положительно к нашему начинанию.
(П. Комаров. Из статьи Ирины Филус «По тропе вслед за Федором Шапошниковым») << | содержание | вверх | >> | |  
|
| 
