| архив | содержание |

| загрузить номер (PDF-файл; 1.4 Mb) |

«Люди в истории заповедников»

ЗАВОРОЖЕННЫЕ ТАЙГОЙ

Евгений Смирнов

Статья, посвященная 70–летию Сихотэ–Алинского заповедника,
была опубликована в журнале «Природа» (№ 2, 2005). Печатается с сокращениями.

Природа не для всех очей
Покров свой тайный подымает:
Мы все равно читаем в ней,
Но кто, читая, понимает?

Д. В. Веневитинов

30–е годы XX века. Страна бурлит. Мы строим коммунизм! Тысячи проблем. И сохранение природы занимает одно из престижных направлений. Именно в 30–е годы были созданы многие заповедники, прославившие Россию. Одним из них стал Сихотэ–Алинский. Экспедиция во главе с К. Г. Абрамовым обследовала огромную территорию уссурийской тайги, а 10 февраля 1935 г. Постановлением ВЦИК и СНК РСФСР был организован Сихотэ–Алинский заповедник на площади 1 млн. га плюс 800 тыс. га охранной зоны. В то время он был самым крупным заповедником на планете!

Первым директором и стал Константин Георгиевич Абрамов. Профессиональный революционер, большевик, ленинец, охотовед по образованию, отличный организатор, эрудированный человек, он быстро создал коллектив единомышленников. Из Москвы приехали Ю. А. Салмин, К. Я. Грунин, Л. Г. Капланов, Г. Ф. Бромлей, В. Д. Шамыкин — опытные таежники и фанатики науки. Призвал на помощь местных таежников: В. Е. Спиридонова, Ф. А. Козина, И. Д. Попкова, Д. Е. Деревнина, А. Я. Куклина, М. А. Пенькова и др. На топографических картах заповедника значатся до сих пор имена этих и многих других людей в названиях ключей: Белобородовский, Дьячковский, Куклин, Денискин, Мартельевский, Латкин, Захаровский, Полчковский, Скоробогатовский. Пригласил поработать в заповеднике известных ученых — Б. П. Колесникова, А. И. Куренцова, Ю. А. Ливеровского. И работа закипела. Ни границ, ни троп, ни избушек. Опубликовано 2 тома «Трудов» заповедника. Местные жители привыкли не браконьерствовать на заповедной территории.
В каких условиях приходилось тогда работать, можно узнать из писем и дневников Л. Г. Капланова. Из письма А. Н. Формозову: «…все маршруты мне пришлось проделать одному по малоизвестным верховьям Колумбе и Арму, не располагая сколько–нибудь удовлетворительными картами, имея тяжелую, до 30 кг, котомку за плечами, переправляясь через хребты и перевалы, через стремительные реки с ледяной водой, в жару, дождь, жестокие морозы и вьюги, терпя голод и бедствия, с отрывом от населенных пунктов на месяцы, унося весь запас и снаряжение на себе, часто без обуви и соответствующей одежды, испытывая трудности и лишения до пределов человеческих сил… Работа в тайге проходит на свои риск и страх, без расчета на чью–либо помощь извне; приходилось полностью полагаться на свой опыт и знания. Возвращаясь из походов, я даже не имел места, где мог бы отдохнуть и работать… и все эти двадцать месяцев я провел, ночуя по баракам, лачугам, фанзам, крестьянским избам и добрую половину времени — в палатках и под открытым небом…»

Формозов: «Несколько дней он брел в глубоком рыхлом снегу, изнемогая от усталости и голода; бросил в пути все вещи и почти ползком добрался, наконец, до первого жилья. В этот раз он был на краю гибели, долго после этого болел и, сделав себе лыжи, вернулся на Ясную Поляну только через 20 дней. Вот что означают слова “лишения до пределов человеческих сил” и “пребывание в снеговом плену”».

Снова письмо Капланова Формозову: «…11 марта вечером беспримерная в истории заповедника зимняя экскурсия успешно закончена. Почерневшие от весеннего горного солнца, месячной грязи и копоти после двадцати ночевок с нодьями, заросшие уже не щетиной, а окладистыми бородами, вконец исхудавшие и утомленные, но счастливые, мы (Капланов и Козин) вышли на кордон устья Арму. Сквозная экскурсия с устья Колумбе до Сихотэ–Алиня и по Арму вниз до Имана, начатая месяц назад, завершена. Мы прошли по абсолютно пустынной и бездорожной части заповедника, пересекли его “сердце”, покрыв по прямой, не считая боковых экскурсий, 360 км на лыжах и с котомками, имея на пути только две питательные базы — мои избушки, где я работал по лосю в верховьях Колумбе и в верховьях Арму. Чтобы обеспечить себе максимальную быстроту передвижения, мы не взяли с собой ни нарты, ни палатки с печкой и шли с нодьями…»

Сквозь таежные дебри и чащи,
По изгибам застывшей реки,
Через сопки в глубокие пади
Нас тигровые тропы вели.

Капланова убили в 1943 г. Браконьеры…

Пионеры Сихотэ–Алинского заповедника заложили прочный фундамент за 5 лет, но грянула война… Охотников призвали в армию. Повезло зверью (за 5 военных лет численность многих видов животных в заповеднике выросла)! Не все вернулись с войны. Салмин — снайпер — погиб. Надо начинать сначала.

Территория заповедника стала 1,8 млн га — охранную зону в 1943 г. сделали заповедной. Так решил Сталин. Местные начальники послали запрос в правительство с просьбой разрешить рубку леса в заповеднике для военных нужд, а Сталин им ответил, что заповедник есть заповедник! И «пристегнул» охранную зону к заповедной.

И его же рукой в 1951 г. было подписано постановление о ликвидации нескольких десятков заповедников России, о сокращении территории Сихотэ–Алинского в 18 раз, до 100 тыс. га. Пути господни неисповедимы!

Шамыкин после войны сел за стол, поднял все материалы зоологов и обобщил в отчете «Млекопитающие Сихотэ–Алинского заповедника». И по сей день мы «пляшем от него, как от печки». Шамыкина забрали в Москву, в управление по заповедникам. Бромлея пригласили на должность заведующего лабораторией млекопитающих в Биолого–почвенном институте ДВО АН СССР. И под крылом Бромлея выросла плеяда прекрасных зоологов. Грунин уехал в ЗИН АН СССР и стал ведущим специалистом по двукрылым.

Умер Сталин. «Потепление»… Но в природоохранной деятельности его не было. «Догоним Америку по молоку и мясу!» Закрыть заповедники... Плохо в Управлении, плохо в заповеднике. Никто не знал, что ждет нас завтра. Тяжелые годины. Приехали новые бойцы. Задача номер один — увеличение территории. Сохранить то, что не успели вырубить и убить.

Началась новая эпоха для заповедника. Что делать? Как выжить? 10 лет шла война гражданская — за восстановление заповедной территории. Силы были неравные: на местах предлагали, Москва решала… И все–таки в 1961 г. площадь заповедника была увеличена до 310 тыс. га. За этим решением стоят письма и судьбы многих заповедных бойцов. Леса повырубали, повыжигали, тигров не стало. Опять все начинай сначала. Новый директор — Ю. В. Купцов — начал с подбора кадров, собрал боевой коллектив, а через пять лет его как хорошего организатора и специалиста перевели в Москву, на повышение. Но начатое им успешно продолжили его последователи. Прорубили границы заповедника, тропы, поставили аншлаги, построили 40 таежных избушек, переправы и мосты через ключи и реки, десятки домов для сотрудников.

В сентябре 1963 г. я приехал в заповедник устраиваться на работу. За плечами биолого–почвенный факультет МГУ и год работы на море. Директор Купцов меня выслушал и отправил в экспедицию, «понюхать» тайги — 71 км по дороге туда и столько же обратно. Нарисовал схему избушек: на 28–м км — на кордоне в Усть–Серебряном, на 34–м км — в Зимовейном, на 43–м км — Дьячковском, на 57–м км — в Красивом месте, на 71–м км — в Лысогорке. И вперед! Сколько я повидал и испытал — это отдельная повесть. Но я прошел. И в ноябре меня приняли на работу. До сих пор здесь, хотя возможностей уехать было предостаточно. Тайга уссурийская завораживает, описывать ее пытались многие, но никто не ответил на вопрос, почему из нее никуда больше не хочется. Советский Союз я объездил вдоль и поперек, бывал в Японии, в Непале, в Африке, Америке, но уссурийская тайга, Сихотэ–Алинский заповедник стали родными. Не в обиду другим, кто любит свой дом на Камчатке, в Мещере или в Сахаре. Каждому свое. Не могу понять горожан. Проблемы, проблемы, болячки. Не спасают ни ванна, ни туалет, ни театры.

Первое, что меня обрадовало в Тернее, — это конюшня. В любое время лошади наготове. Выбирай какую хочешь! Еще и лесника в придачу, чтобы довез до места работы, а коня отвел в контору. Легко работалось, не то что с машинами сейчас: то бензина нет, то сломалась и запчасти днем с огнем не сыщешь, да и дороги только до первого кордона.

Второе — это уважительное отношение к молодому специалисту: и рабочее место тебе, и квартира в течение года, и всяческая поддержка.

И третье — масса студентов–волонтеров и помощников. Из них и набирались кадры. Многие работают в заповеднике до сих пор. Оседают только фанатики и романтики. Про зарплату я молчу, меньше не бывает, но ведь еще и таежные походы. С рюкзаками, клещами, дождями, ночевками у костра. Если журналист летает, шагает, не спит из–за одной строчки в газете, то нам нужны «букашки», растеньица, следы. Свихнутые? Наверное, да. На таких и держится заповедник. А почему бы не открыть рубрику: «Кому за 30 (за 40)», в которой рассказывать о людях, отдавших 30 (40) лет своей жизни заповедному делу. Таких немало. Можно внести каждого в картотеку, включить в базу данных. Заслуги неоспоримы. Будь то лесник, директор, научный сотрудник или лаборант. Они сделали все, что могли, чтобы сохранить заповедную природу.

Коротко расскажу о нескольких ветеранах (далеко не всех) Сихотэ–Алинского заповедника.

Денис Евстафьевич Деревнин. Семья переехала в Приморье из Сибири в 1912 г. Денису было два года. Всего у Деревниных родились восемь сыновей и две дочери. Трудно жили, но на ноги встали все. Денис был славным охотником и следопытом. В тайге как дома, компас в голове: если раз прошел, тропа ему знакома. Участвовал в первой экспедиции под руководством Абрамова для выбора территории под Сихотэ–Алинский заповедник. Следопытом он был от Бога. Но пришла война и всех раскидала. Многих братьев забрали в армию, дошли до Берлина. Дениса оставили охранять границу, добывать мясо и ловить рыбу. Отправили на Сахалин. После войны он вернулся и вновь устроился на работу в заповедник.

Без тайги он жизни не представлял. Так и дослужился до пенсии. Потом ослеп, но в тайгу продолжал ходить. Его сын натянул канат, и Денис ходил, ориентируясь по нему, ставить и проверять капканы, за водой. Варил обед, обрабатывал пушнину.

Именно он научил меня ходить по звериному следу, правильно ставить капканы и быть в тайге как дома. Он всегда говорил: «И чему вас только учат в этих университетах?» Прорубая тропу, никогда не трогал молодую кедрушку, обходил стороной. Никогда не убивал кедровку, чтобы положить ее на приманку. Никогда не ловил рыбы больше, чем надо на уху или жареху. Никогда не сидел без дела. «Пойду посмотрю, какой зверь прошел», — и приходил лишь к вечеру. Таких бы учителей побольше. А как он ходил на камусных лыжах! Уму непостижимо! Спускался с любой крутой сопки за пять минут. Ждал меня и веселился, как я постоянно делаю лежки.
Иван Иванович Самаркин. Не лесник, а легенда. Отличный охотник. Молодым ушел на войну. Отморозил ноги в Сталинграде и попал в госпиталь. Демобилизовали. Куда идти? Пошел в тайгу, в заповедник, лесником. «Ходить могу, следы читать умею, руки на месте, мозги работают, что еще надо?» Дали ему коня — совсем хорошо. Приобрел телегу — и на свой участок, на Шандуйские озера. Конь Егренька был обучен останавливаться у каждого бревна, которое сгодится на дрова. Конь бредет, Иван Иваныч дремлет в телеге, конь остановился — все ясно: дрова. На зиму хватало. Съели тигры и Егреньку, и собаку. Как–то пришли к нему в гости ботаники. По дороге много раз, встречая двух–трехметровый в диаметре тополь Максимовича, охали, вздыхали, измеряли. Иван Иваныч слушал молча. А вечером приготовил им блины на огромной сковороде. «Блины Максимовича», — сказал им. После ухода на пенсию мы по праздникам его навещали. Он больше лежал, ноги болели. Когда мы заходили, он обычно приветствовал: «О! Традиция пришла! Гулять будем!» Мы пили водку, а он шампанское. И вспоминали минувшие дни. Он был изумительным рассказчиком. Малограмотный, а говорил красиво и на любую тему. Не зря его любила Марфа. Иван Иваныч изредка ругал женщин, но при этом обязательно добавлял: «Моя Марфа не такая». Любил играть на балалайке и петь частушки. Душа компании, прекрасный следопыт и таежник, без дела не сидел — трудоголик. Если в избушке мыши, он их не пугал, не гонял, не ловил. Продукты подвешивал, чтобы мыши не достали, пятки смажет керосином — и спать на нары. И гнус его почему–то не кусал. На покосе все отмахиваются, чешутся, а Иван Иваныч знай косой помахивает. Рядок пройдет, вытрет пот и пошел следующий. На своем участке построил одну избушку, вторую, прорубил тропы. Прозвали его участок владением Царя Шандуйского, а самое большое озеро назвали Царским. Так и до сих пор. В избушке есть тетрадь, где все отмечаются и слагают стихи, кто как может.

Владимир Александрович Соломатин. Москвич. Отслужил в погранотряде Лазовского района Приморского края. В восторге от уссурийской тайги. Отработал охотоведом на Ямале. Два года работы, два года раздумий… и написал письмо в Лазовский заповедник с просьбой взять на работу.

С 1966 г. — в Сихотэ–Алинском заповеднике. Лесником, егерем, инспектором. Маршруты — дежурство, маршруты — учеты. Пришло время — «замуж» пора. А ему все некогда, вечно в тайге. Нашли ему невесту, вроде все хорошо, а перед свадьбой он сбежал в тайгу. Выловили. Поженили. Два сына выросли. Старший — начальник метеостанции в пос. Агзу, что в верховьях рреки Самарги. Младший — учитель географии и биологии там же. Недавно погиб…

И до сих пор Владимир работает в заповеднике инспектором. Вечно в тайге, вечно в движении, вечно молодой и энергичный. По ночам пишет дневники (полевые не в счет), и их у него уже за 20 бухгалтерских томов. Есть там такой отрывок:
«Смирнову Евгению, главному тигрятнику, к дневнику в дополнение от Соломатина:

…Показалось, что с арены,
Что из клетки зоопарка
На тропе возник
Мгновенно
Предо мной!
Мне стало жарко.
Головастый. Длинный–длинный.
Брюхо по снегу волочит.
И трясет хвостищем.
Видно, оттого,
Что кушать хочет.
Я читал — он не опасный.
Говорят, не нападает.
Только мне одно неясно:
Он читал?
Он это знает?
Вмиг представил я картину
До обидного простую:
Превращаюсь в давленину
На подходе к Устъ–Шандую….
Я рванул, как на форсаже,
Без тропы и без оглядки.
Ног своих не чуял даже,
Хоть душа стучала в пятки.
А в избушке в тот же вечер
Вспоминал я с напряженъем,
Что я видел? Как отвечу
На твои вопросы, Женя?
«Возраст, пол, размеры тела,
В дневнике ты все отметил?»
Знаешь, Жень, такое дело —
Ничего я не заметил.
Извини за то, что скудны
В дневнике все наблюденья,
Любовался этим чудом
Я чуть больше, чем мгновенье.
Я рванул, как на форсаже.
Без тропы и без оглядки,
Ног своих не чуял даже
И душа стучала в пятки».

Сколько прочел книжек, он и сам не знает. Детство провел в Ленинской библиотеке. Память у него необыкновенная: раз прочел и запомнил. Может по многу часов читать (на память) стихи великих и не очень известных поэтов. Спать не даст, это точно. Не зря его некоторые зовут «ходячая библиотека». Рыбак отменный, без рыбы не приходит. В любую погоду. Тайга — его дом. Заповедник — монастырь. Служит безотказно.

Виктор Анатольевич Воронин. В 1973 г. приехал из Ленинграда, бросив учебу на третьем курсе факультета теории и истории искусств в Институте живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина. Почему? Версии разные. Художник от Бога, но тайга пленила. Она — богаче, она не подведет, она бесконечна. Каждый лист, травинка, птичка, зверь, встреча с ними — удивительна и дает огромнейший заряд энергии. Вот только браконьеры… И иногда начальство… чего–то не понимает…

Были у Виктора и девчата. Студентки. Тоже чего–то не понимают, в Тернее жить не хотят. Так и остался холостым. Заповедник — судьба, работа. Каждый день — походы–обходы, новые впечатления, заполнение дневника, эскизы. Обожает фотографировать. Может часами выслеживать и наблюдать зверя или птицу, чтобы сделать один–два удачных кадра. Только у него есть великолепные фотоснимки амурских тигров в природе. Многие из них обошли журналы всего мира. Вот несколько строчек из статьи Воронина «Когда тигр отдыхает»: «Тигр остановился, приоткрыв пасть и, пристально глядя прямо мне в глаза, сделал еще шаг и стал медленно ложиться в позу сфинкса. Не отводя от меня взгляда, тигр осторожно опустил голову к лапам, стараясь, как мне показалось, остаться незаметным, хотя скрыться было совершенно негде. Мне же все это время очень мешало небольшое дерево, которое пересекало кадр наполовину, и я рискнул сделать небольшое движение влево, чтобы снять зверя без помех. Как только он отвел взгляд и отвернул голову в сторону, я переместился влево, с опозданием соображая, что делаю это зря. С громким рыком тигр прыгнул вправо к ложбине, где когда–то лежал на снегу, прыжками проскочил ее за какую–нибудь секунду–две и исчез за ближайшей из скалок…»

Коли зашел разговор о тиграх, невозможно не сказать пару слов об американцах. Так уж случилось, что с 1992 г. начался совместный российско–американский проект «Амурский тигр» в нашем заповеднике. Тигров отлавливали, надевали радиоошейники и два с половиной года ежедневно следили по радиосигналу. Получили много новой информации о жизни этих кошек, написали несколько научных статей и десятки рекомендаций о сохранении амурских тигров. Американцы–зоологи работали вместе с нами. Всегда их впечатления самые–самые… Некоторые нашли себе русских жен и увезли с собой в США. Некоторые остепенились здесь. Родились Дэвид Михайлович и Артем Бартович. Жизнь и исследования продолжаются, а заповедник — родной дом теперь и для американцев.

Все такие разные, но стержень один — любовь к Тайге. Она у нас богатая: гари, мари, морское побережье, кедрачи, глухие ельники, реки, ключи, озера… И везде они побывали. По тропам и без троп, в дожди и в снега, на лыжах и без оных. На учетах и на пожарах. Все видели своими глазами. Получали мизерную зарплату, содержали семью, воспитывали детей. И остались верны первой любви. Каждый поход — новые впечатления, новые знания, новая тетрадь, новая картина, новые рассказы. Жизнь продолжается.
Благодаря труду подобных людей и держатся заповедники. Дай Бог всем этим людям здоровья!

Было много волка в заповеднике — не стало. Не было тигра — появился. Увеличилось число горалов, пятнистых оленей, меньше стало лося и кабарги. Откуда мы все это знаем? Из книг «Летописи природы», из отчетов, из дневников сотрудников. Раньше не было инспекторов, егерей, были лесники–наблюдатели. Истинные герои заповедника — не кедры и не тигры, а те, кто посвятил свою жизнь их охране и изучению. Лозунг у всех один: «Не навреди! Сохрани!»

Спасибо вам, люди!

Сегодня площадь заповедника составляет 401 428 га, из них 2900 га морской акватории и плюс 65 250 га охранной зоны. 70 лет заповедника — детство. Работы хватит и внукам, и правнукам. Лишь бы снова не начали перекраивать и отрезать куски, не превратили бы его в нечто другое. Организован государственный заповедник, прочерчены границы, изъяты земли из хозяйственного использования — НАВЕЧНО! Никаких царских охот, горнолыжных курортов, отелей и мотелей, рубок и рудников!!! Так делается во всем мире. Только у нас уникальные камчатские гейзеры открывают, закрывают, снова открывают… Уникальное озеро Байкал… сколько борьбы за его сохранение. Примеров безобразного негосударственного отношения к заповедникам тысячи. А их всего сто, менее 2% территории России. Вряд ли найдется другая страна, где и того меньше. Пришло время вписать две строчки в Конституцию и четко обозначить, что государственные заповедники являются достоянием страны — природными музеями и не подлежат закрытию или сокращению территории ни при каких обстоятельствах!