| архив | содержание |

| загрузить номер (PDF - файл; 1.11Mb) |

«ВЕЧЕР ВОСПОМИНАНИЙ»

А МЫ СУДЬБОЙ СВОЕЙ ГОРДЫ...

А мы судьбой своей горды,
Что все – вот так, а не иначе.
Не ждем подарков от судьбы,
Но верим в радость и удачу!
В. Н. Тихомиров

Мысль создать книгу об истории Дружины биофака не раз посещала членов этого неугомонного коллектива. Сегодня эта мысль как никогда близка к воплощению. И хотя сбор материалов для книги далек еще от завершения, необходимо рассказать о том, какие нравственные и этические начала на всю жизнь сформировала работа в Дружине у тех, кто за прошедшие полвека был в ее рядах. И конечно, поделиться незабываемыми моментами бурной деятельности Дружины, оживающими в воспоминаниях дружинников разных поколений. В журнале мы приводим отрывки из этих воспоминаний.

Рассказывает Александр Каренович Агаджанян, командир Дружины 1960-х, ныне — доктор биологических наук, профессор, зав. лаб. млекопитающих Палеонто- логического института им. А. А. Борисяка РАН .

Слово Дружина было придумано Е. Г. Сманцером (Славским), первым командиром Дружины. Я это прекрасно помню. Женя занимался в К ЮБЗе с пятого класса, а в старших классах был в дружине по охране общественного порядка. Придя на кафедру ихтиологии, он не хотел порывать с оперативной работой. И когда возникла идея о Дружине, все помнят, что ребята шли к метро из университета, и Ж еня сказал: «А почему нам Дружину не организовать, только по охране природы?». Идея была его. Он кончил кафедру ихтиологии и был направлен в Г лаврыбвод, Главное управление при Министерстве рыбного хозяйства, которое занималось проблемами охраны рыбных богатств. Он всю жизнь там проработал, дошел до должности заместителя начальника главка. Всем там присваивали флотские звания, и он по рангу имел звание контр-адмирала. Но дело не в званиях. Он много ездил и участвовал в международных переговорах с корейцами и т. п. по проблемам охраны рыбных богатств, много выезжал на места, фактически был ключевой фигурой в главке. С одной стороны как ихтиолог, а с другой — как дружинник. Всю жизнь он прошел по этой стезе. Это яркий пример. И это далеко не единственная фигура.

Если говорить о дружинной работе, то для меня самым трудным в ней были человеческие отношения — проблемы моральные, этические. Это было очень трудно, потому что я человек мягкий. А работа требовала жесткости, принципиальности. Ведь Дружина, это — не только поездки и, как теперь говорят, «акции», но и факультет, и друзья. Самое трудное и самое яркое было — дежурства на вокзале во время елочных кампаний. Не всегда была очевидна, с человеческой точки зрения, справедливость наших действий. Юридически они всегда отвечали букве закона, а вот духу человеческому — не всегда. Ситуация: тамбур забит двумя–тремя десятками елок, и при них — крутая дама или мордоворот типа проводника из «Вокзала на двоих», а поезд стоит недолго, и они на своем месте, им стены помогают. Тут наши действия, в самом деле, не вызывали сомнений и колебаний, хотя это было предельно рискованно: поезд трогался, а мы оставались между вагонами, на подножках, в тамбурах, подчас один на один с ними… С другой стороны, когда в 6–7 утра люди едут на работу, не выспавшись, предстоит тяжелый рабочий день, или усталые… Если у кого-нибудь надо забрать одну елочку, особенно у женщины, которая ее везет без документов… Задерживать или не задерживать, самому надо решать для себя! Ведь толпа в целом настроена против вас и персонально против каждого. Были тяжелые моменты. Один раз располосовали мне кожушок в толпе. Если говорить о ярких впечатлениях, то для меня — вот они. С тех пор запах новогодних елок для меня почти ненавистен. Потому что через столько лет вспоминаются бессонные ночи, промежутки между последними поездами в час–два и первыми около шести утра. Самому противно, а нужно заниматься такими вещами, как составлять протоколы, а сначала отбирать елки под осуждающими взглядами и слыша конкретные реплики, вроде: «Вот, сейчас они там за углом их продавать будут!»

Мы часто ездили в электричках далеко от Москвы, проверяли вагоны. Но с другой стороны, я знаю, что по Москве ходили слухи, и создавалось общественное мнение, что, например, через Киевский вокзал лучше не ехать — там студенты отбирают елки, если они без документов. В целом, несмотря на все издержки, создавался некоторый барьер, снижался фактор риска для елок.

Про взаимоотношения с госструктурами одной фразой ответить нельзя. В 1960-1961 гг. грозились только за обсуждение на МОИП е проблем Байкала разогнать МОИП , несмотря на авторитет этого старейшего общества. Проблемы обсуждали на свой страх и риск. Но времена менялись, и вот уже в 1963 –1964 гг. впервые секретарь комсомольской организации биологического факультета, высокий красивый спортивный парень, аспирант, стал ездить на выезды по личной инициативе и даже принимал дома несколько членов Дружины. Время позволяло это делать. Этот период совпал со временем организации Кедрограда на Алтае. По разным путям шла реанимация вопросов охраны природы.

О В. Н. Тихомирове. Это был интеллигентнейший, просвещенный и высокообразованный человек, естествоиспытатель, ботаник, перед которым многие преклонялись, и я — в том числе. Я свидетель, что к тому времени, когда я пришел в Дружину через год–два после ее возникновения, он понимал, что теоретические разработки природоохранной деятельности очень важны, и в то же время, что молодежь нельзя сплотить теоретизированием. А поездки, это — конкретная деятельность, каркас этого движения. Поэтому она очень важна. Он сам принимал активное участие в поездках, составлял протоколы, обучал молодежь оперативной работе. Он был человеком широкой натуры и очень «на своем месте». С одной стороны, он прекрасно писал и был хорошим публицистом. Если надо, освещал проблему в целом с позиций образованного биолога, а с другой стороны, мог поехать вместе с ребятами на машине и идти всю ночь до какого-нибудь леса или водоема, а потом участвовать в оперативной работе. В отличие от студентов, он не был связан сиюминутными заботами, а как человек университета стоял над проблемой конкретного дня. Он вносил свою интеллигентность и уровень просвещенности в это дело. Фундаментальность в работе Дружины шла от него. Я много общался с людьми, занимающимися охраной природы, например, с Борей Гончаровым, следующим командиром. Мы обсуждали ее и с другими коллегами. Если говорить серьезно, то ни к оперативной работе, ни к теоретическому обоснованию эти проблемы не могут сводиться, а должны решаться вместе. Но на 90% в нашей конкретной жизни это вопросы права и морали. А они зависят и от организации общества и от морального облика администрации. С точки зрения научной создать или доработать модели в общем несложно. А вот их реализовать — совсем другая проблема.

Возвращаясь опять к Дружине, я могу сказать, что свою роль она, безусловно, играла. И играет, поскольку она существует. Хотя бы настолько, насколько идеи охраны природы не чужды ее участникам, студентам, которые потом выходят из Дружины. Поддержанию преемственности раньше очень способствовали конференции, которые Дружина проводила. Это происходило не на выездах, в лесах и полях, в вагонах, а на факультете в Большой биологической аудитории. Это видел весь факультет. И для всего факультета это невольно становилось событием. Люди, не имеющие к этому прямого отношения, поднимаясь по лестнице, вольно или невольно заглядывались на подготовленные плакаты. Приезжали и из других республик, студенты из других вузов. Это становилось достоянием всей общественности факультета. И конечно, это способствовало рекрутированию своих же биофаковских студентов. Были и передачи по радио. Широкого доступа к С МИ не было, но отклик среди молодежи Москвы наше дело все-таки получало. Туристические группы в 60-е и 70-е годы знали, что, разжигая костер там, где не положено, рискуют столкнуться с ребятами, которые могут и протокол составить.

Жизнь и работа в Дружине обострила ощущение ответственности перед Богом, людьми и П риродой Отечества и прибавила культуры полевого исследователя, укрепила позиции внутренней морали. Я сейчас интересуюсь ролью монастырей в сохранении нетронутой природы. В Пинежском заповеднике я видел пространства, которые в процессе освоения Русского Севера сохранились благодаря монастырям. Думаю, что эта тема себя не исчерпала. Роль монастырей не снижается, и будем надеяться, что будет расти и их роль как хранителей природных комплексов. Самые трудные из стоящих перед человеком проблем — не технические, а моральные. Например, в С вято- Алексеевской пустыни в Ярославской области с почтением относятся и к естествознанию и к вопросам охраны окружающего мира. Никому в голову не придет подойти и что-то срубить. На дне любой проблемы, если вынуть все наносное, окажутся проблемы морали. Уровень морали любого православного сообщества на несколько порядков выше, чем любой другой общины. Это заложено в душе любого человека. Я думаю, что если бы какие-то элементы православной морали проникли в наше общество, то оно по-другому бы выглядело.

О будущем Дружины. Ее задачи остались. Оперативная работа нужна, она цементирует коллектив, способствует выездам в природу всех, а не только тех, кто и так регулярно там бывает. А студентам тех специальностей, которые удалены от реальной природы, нужно общение с ней. Оно для всех плодотворно. Если Дружина способствует любым формам этого общения, то это уже необходимо и оправдано. Дружина приучает к элементам ответственного поведения в природе. Это важно и для будущих полевиков. Дай Бог, чтобы это сохранилось.

Рассказывает Михаил Ефимович Черняховский, член ДОП 1960-х и последующих лет, ныне – кандидат биологических наук, доцент Московского педагогического государственного университета (МПГУ )

Я в 1961–1962 гг. был студентом «среднего» курса. Санька Агаджанян перешел уже из нашего (педагогического) института в МГУ , и мы с ним в Дружине встречались. Поскольку я был связан с А гаджаняном и вообще с К ЮБЗом, я зашел как-то в МГУ на биофак, а там — выезд. Я и поехал. Как-то оно само собой получилось. Сманцер, Максимов, Лапин, Баскин — я был знаком со всей этой компанией. Секторов тогда не было. Основное направление — борьба с браконьерством. Там было много романтики. Еще была елочная кампания — рейды по ряду вокзалов, по тем, по другим, где договаривались.

Одним из запомнившихся на выездах случаев был такой. Церквушка какая-то, солнце светит, и мы вот так сходимся: нас человек пять или шесть, а навстречу нам пять человек идут, и почти каждый — с ружьем. Мы даже сначала подумали, что это наша группа идет. Нет, это местные мальчишки с одностволками. Встречаемся. Кто проверяет, кто рассказывает, я к одному подошел:
— Документы есть?
— Нету.
— Давай ружье…
Тут старший из ребят сообразил — бросился на ближнего к нему Куликова (а тот был самбист настоящий, у него был первый разряд по самбо). Куликов как подхват залепит, парень как упадет темечком об землю! Все сразу и разоружились. Целый вечер потом Куликов ходил героем.

Насчет охраны елок. Как-то договорились с лесничеством. Потому что бывало так: электричка останавливается, вылезает человек 20 пацанья и давай посадки пилить. Ну что с ними лесник один сделает? Мы приехали вечером, в посадках переночевали, приготовились. Утром, действительно, с электрички топает толпа, а дальше — как в фильмах про войну. Они наступают, наступают, доходят до леса, а из леса выходит засадный полк. Эти несостоявшиеся браконьеры бегут, а сзади на них накатывается волна. Предводитель решил молодежь прикрыть: остановился и начал ножовкой отмахиваться. Толпа на него накатилась, он упал, по нему пробежали и побежали дальше. Брали на испуг. Больше они не приходили. Еще ситуация была такая: Вадим Николаевич (или кто-то еще) договаривается с охотохозяйством. Мы вечером приезжаем, о чем никто не знает. И ходит по лесу не охотовед, который тот же местный, а ходят совсем посторонние люди. Я помню, осенью в П етушках сеть стоит, а подручных плавсредств у нас нет. Вадим разделся до трусов и поплыл, сеть чуть ли не в зубах приволок. Рыбу разобрали. Есть в Дружине фотография: лежит пара зайцев на снегу и много-много ружей. Это выезд был потрясающий. Мужик идет, Лапин его останавливает:
— Документы есть?
— Нету.
— А в рюкзаке что?
— Заяц.
— А ну вынимай.
Народ знал, что ходить на охоту просто так нельзя, что законы действуют. На моем веку было только один или два раза, когда сопротивлялись. А вот со Славой Кончиным было, когда Слава получил по черепу. Вышел на мужика один на один. И там была вообще-то страшная история. Мужик ему: «Документы давай». Слава полез в задний карман, а тот ему сверху прикладом по черепу, да так, что сломал шейку приклада. Схватил Славино ружье и побежал. Группа стала окружать его ползком, по-партизански. Он пытался отстреливаться. Потом туда баллистическая экспертиза выезжала. Сманцер не выдержал, повесил ружье и пошел на мужика. «Если он в меня выстрелит, стреляйте». Не выстрелил, бросил ружье. Потом этого мужика так били… А потом суд был. «Пока мужик стрелял, вы могли его убить, а когда он ружье бросил, пальцем его тронуть уже нельзя». С трудом отмазали. Криминала было немного. Мужики при встрече с нами предпочитали делать ноги. Хуже было, если попадался милиционер или другой какой-нибудь государственный деятель. Был случай, когда милиционер составлял на нас протокол.

Я знаю историю, как Зубакин помог браконьерам уехать. В О кском заповеднике жили в палатках, инспектировали… Идет группа, Зубакин старшим. Нашли застрявший бензовоз, сети, рыбу. Собрались писать протокол. Мужики: «Да ладно, ребята, напишете. Помогите машину-то толкнуть». Толкнули. Они и уехали. Потом в Дружине на эту тему кукольная миниатюра представлялась.

Из инспекторских учений. Я играл браконьера, у меня была задача убежать. Ружье, костер горит, заяц висит… Следующим «браконьером» был Андрей Кубанин. Потом он мне говорил: «Ты что с ними делал?» Потому как группа кидалась на Андрюшу, раскладывала его, привязывала, а потом только начинала документы спрашивать.

Потом был еще такой хороший прием. По-моему, это Кавтарадзе придумал. Когда остается совсем немножко, метров 400 до финиша и видно уже все, группа идет, к ним выходит девочка с корзинкой: «Извините, а какие это грибы?» А когда доходят до финиша, им задание: опишите девочку, что с грибами к вам подходила… Дайте физиономический портрет. Одно время даже на юрфак на кафедру трасологии (по следам) ходили. Я на пару занятий только сходил, больше не получилось.

О Карасевой Евгении Васильевне (по полученному с У рала письму): «Женя здесь охраной природы занимается, всех мужиков затерроризировала. Встретит в лесу мужика с ружьем, документов нет — все! Раз — это ружье об дерево! В лес никто не ходит». Это теперь о всяких правах рассуждают, а тогда что: «государев человек» он и есть «государев человек», какие ему еще права?

Вадим Тихомиров сделал что-то великолепное. Он собрал кучку браконьеров и сделал из них государственных людей. Главное, что в то время народ начал врубаться, что с природой надо поступать как-то по-другому. Дружинное движение стало распространяться по Союзу. И власти предержащие относились к нам лучше, чем сейчас. В райкоме комсомола организовали специальный отдел. Поняли, что надо поддерживать инициативу снизу.

Рассказывает Николай Николаевич Марфенин, член ДОП 1970-х, ныне – доктор биологических наук, профессор кафедры зоологии беспозвоночных биофака МГУ , декан экологического факультета Международного независимого эколого- политологического университета

Я поступил на биолого-почвенный факультет МГУ в 1965 г. Закончил по кафедре зоологии беспозвоночных, на которой работаю по сию пору. В Дружине по охране природы с 1968 г. С Дружиной был непосредственно связан до 1980-х, хотя с 1974 г. в основном — через работу в Молодежном совете МГУ по охране природы. Охрана природы для меня стала вторым делом жизни, на которое уходило не меньше времени, чем на основное профессиональное дело. Для меня Дружина — не только возможность приобщиться к охране природы, но и самые близкие по духу друзья на всю жизнь: Д. Кавтарадзе, В. Зубакин, С. Забелин, Н. Г орбачевская, И. Дмитриева, И. Воробьев и многие другие. В экспедиции познакомился со своей будущей женой — Олей Лебедевой (О. Е. Марфенина).

Наиболее остро в 1970-е гг. ощущалась опасность разбазаривания природных сокровищ: от красивой рощи под застройку жилым массивом, до таких грандиозных памятников природы как Байкал, на берегах которого разворачивались фабрики и заводы. Общее попустительство проявлялось в смиренном признании, что один в поле не воин, или «если государство не может, то куда уж нам». А в ДОП е был другой настрой, который исходил от ее куратора и создателя — замечательного человека Вадима Николаевича Тихомирова.

Мне не нравились методы инспектирования, и всю свою жизнь я оставался вдали от БСБ. Считал, что такими средствами проблемы не решить. Поэтому старался использовать методы исследования, анализа, разработки практических рекомендаций. Начало было положено в виде научных экспедиций Дружины для изучения влияния массового туризма на природу. Потом исследовательско-аналитический подход распространился на другие формы работы (заказники, фауна) и достиг сектора БСБ.

Вначале по поручению командира Дружины (тогда — Д. К автарадзе) я организовал конференцию по влиянию массового туризма на природу. Потом стал руководителем самих экспедиций на эту тему. Результатом наших исследований стали рекомендации: по определению рекреационных нагрузок и емкости рекреационных экосистем, по оптимизации рекреационных территорий, которые были опубликованы и впоследствии приняты к исполнению.

На биофаке к дружинникам относились в то время свысока, считая, что туда идут либо те, кто хочет испытать власть над людьми (инспектируемыми), либо неспособные заниматься своей основной профессиональной деятельностью. Научно-исследовательское направление в работе Дружины способствовало ослаблению такого неуважительного клише. В дальнейшем, как мы знаем, многие дружинники проявили себя настоящими профессионалами в самых разных направлениях биологии. Сам типаж дружинника заслуживает серьезного исследования. Оно было предпринято О. Н. Яницким, но, по моему мнению, еще далеко от завершения. Близкие и друзья относились к увлечению природоохранной деятельностью сочувственно, радовались, что мы занимаемся делом, а не ерундой, что живем чистой жизнью.

Один из первых юбилеев Дружины запомнился выступлением декана биофака — профессора Н. П . Н аумова — зоолога-эколога, который был тогда уже в преклонном возрасте. Войдя в аудиторию, где проходило празднование, он стал рассказывать о поведении мышат. Мы опешили и не знали, как деликатно подсказать ему, что все собрались не на его лекцию по зоологии, а на чествование Дружины, но вскоре все прояснилось. Рассказывая о том, как молодые мыши покидают обжитые места, ищут новые, проявляют поисковый инстинкт, рискуют, гибнут, Николай Павлович таким способом предостерегал нас. Его выступление было мастерским. Жаль, что оно не застенографировано. Вскоре Н. П. Наумова не стало.

Уверен, что каждый из нас знает, что активная и принципиальная позиция одного человека — В. Н . Т ихомирова — катализировала формирование десятков последователей, а усилиями их соткано природоохранное движение 1980-х у нас в стране. Безусловно, не один В. Н. Тихомиров стал родоначальником всеобъемлющего экологического движения. Были и другие «первичные кристаллы» (например Виктор Алексеевич Попов в К азанском университете), было международное движение, но не только все вместе, а и поодиночке они изменили время. Такова сила личности!

Ради работы в Дружине надо было отказываться от многого, но это воспринималось не как жертвенность, а как удовольствие. Опасность не ощущалась, но на самом деле присутствовала, и многие из нашей группы ощутили ее в своей собственной жизни — чаще она проявлялась скрытно. Хотя официально страна поддерживала природоохранную деятельность, но за спиной причисляла ее к разновидности диссидентской активности.

Дружина — это сито, на котором остаются избранные, это лампочка, к которой стремятся люди близкие по духу, по воспитанию, по идеалам. Это редкая возможность встретиться с подобным себе, если ты отличаешься от массы. Даже только ради этого стоит идти в Дружину.

Дружина — это клуб неравнодушных и активных по своей сути людей, это стиль жизни — завидный тем, что помогает саморазвитию, самосовершенствованию.

Дружина — это высшая форма свободной самоорганизации ради созидания.

Ты можешь достичь большего в профессиональной сфере за счет экономии на Дружине, но при этом упустишь «закваску жизни».

Поднимать авторитет Дружины можно только одним способом — самосовершенствованием. Если дружинники сами будут расти и развиваться, то и им будет хорошо, и остальным ясно, что Дружина — самое подходящее место для становления Личности.

Рассказывает Аркадий Александрович Тишков, член ДОП 1960-х, ныне — заместитель директора Института географии РАН , профессор, Заслуженный деятель науки РФ, Почетный работник охраны природы РФ

Мне повезло — я из замечательного юннатского кружка при МОИП . Когда создавалась Дружина, наш кружок в лице первых участников Бори Гончарова, Алеши Гилярова, Геры Кузнецова и других был у ее истоков. Я пришел в кружок, когда Дружина делала свои первые шаги в делах практической охраны природы. Как повествует хроника жизни Дружины, «шефство» над биологическими кружками и школьная биологическая Олимпиада были, наряду с выездами по борьбе с браконьерством и операцией «Ель», чуть ли не самым главным направлением ее работы в первые годы.

Крещение в Дружине я получил на елочной компании зимы 1965– 1966 гг. еще школьником. Нас — Алешу Кочергина, Гену Мустафаева, Сашу Быкова, Валеру Орлова и других МОИП овцев — привезли наши старшие кружковцы (по-моему, Саша Сагайдачный с Машей Ланге) на Киевский вокзал, где в итоге мы провели несколько дней: дежурили на платформе и привокзальной площади с милицией, ездили в разведку куда-то в сторону Апрелевки. Последнее было нужно для охраны придорожных еловых посадок. Конфискованные елки сторожили в штабе, который был создан в перекрытых дверных проемах, где мы составляли протоколы. Спали прямо на елках. Помню, вместе с Мустафой (Геной Мустафаевым) мы тормознули молоковоз, который при нас набивали срубленными в посадках елками, и успели сообщить о нем на ближайший пост ГАИ . Милиция искренне благодарила, потому что такого еще не было, и опыт оказался полезным для организованного на дорогах контроля.

В 1967—1968 гг. я работал на биофаке квалифицированным рабочим на Почвенном стационаре и почти каждый выходной участвовал в выездах. Помню, я как младший член редколлегии «Советского биолога» писал заметки в стенгазету о выездах, а В адим Смирин двумя-тремя мазками акварели рисовал то тянущего вальдшнепа над березками, то удаляющихся кряковых над тростниками.

Сразу после поступления на Биофак в августе 1968 г. я оказался на Звенигородской биостанции, где К. Н . Благосклонов и Д . Кавтарадзе собрали первый слет молодежных природоохранных движений. Были гости из Тарту, из Казани, из Ленинграда и других городов. Было необычайно весело. Очень полезными были семинарские занятия, общение, экскурсии. Мы выпускали стенгазету «Папонт», в которой, кстати, и появился впервые образ мамонта, нарисованный по нашей просьбе Алексеем Гиляровым и в дальнейшем ставший эмблемой Дружины.

Прямо с Биостанции мы съездили в рейд в охотхозяйство в К убинку, где многие получили боевое крещение. За один выезд были изъяты у браконьеров несколько ружей и убитый лунь, составлены и переданы в инспекцию протоколы на нарушителей. Но, правда, пришлось нам оттуда удирать, так как нарушителями были в основном сами военные — летчики аэродрома в К убинке и когда они поняли, что их остановили 18-летние студенты, то постарались организовать погоню и вернуть изъятое. По-моему, в тот выезд и госинспекция встала на сторону браконьеров.

Осенью 1968 г. Всероссийское общество охраны природы передало в Дружину информацию о созданных в П одмосковье первых восьми заказниках. В. Н . Т ихомиров и старшекурсницы с кафедры высших растений нас собрали и предложили проверить, не на бумаге ли только созданы эти заказники. Именно после этой встречи было решено создать так называемый «научный сектор» Дружины, а мне было предложено возглавить эту работу. Можно сказать — «комсомольское поручение», хотя вся наша комсомольская работа на Биофаке в то время делилась на «дружинную » и «агитбригадовскую», что, в общем-то, было не так уж плохо.

Поездки по заказникам, в том числе с привлечением «недружинных» студентов с полевых кафедр, дали свои плоды. Мы собрали данные, позволяющие показать абсолютно формальный подход к созданию первых заказников под Москвой. Нигде не было оповещения местного населения, не было аншлагов. Почти везде активно хозяйничали браконьеры — на берегах озера Киёво пасся скот и уничтожалась колония чаек, в верховьях Клязьмы хозяйничали военные, на озере Глубоком шел лов рыбы сетями. Обо всем этом мы рассказали на одном из заседаний ВООП а.

Но этого показалось мало. Одержимые идеей что- то сделать для науки, и соединить науку и охрану природы, зимой 1969 г. мы решили, что Дружина организует первую летнюю научную экспедицию и посвятит ее исследованиям влияния рекреации и туризма на подмосковные леса. Сразу скажу, что все это происходило под влиянием книги Давида Львовича Арманда «Нам и внукам». Выбор пал на рекреационные леса Клязьминского водохранилища около деревни Тишково. В процессе работы тогда было реализовано много интересных идей в отношении устойчивости молодых и зрелых лесов к вытаптыванию, необходимости создания определенной инфраструктуры прибрежного отдыха, позволяющей сохранить дикую природу. Работы эти были продолжены уже совместно с И нститутом географии РАН — с полевым отрядом отдела физической географии, которым руководили Н. С . Казанская и Ю. А . Веденин.

Вот несколько, на мой взгляд, важных исторических штрихов в жизни первого десятилетия Дружины по охране природы. Да, это была одна из сторон комсомольской работы. Да, за нее отчитывались на собраниях комитета комсомола и парткома биофака. Но никакой заорганизованности, никакой идеологии, кроме природоохранной, не было. Большое счастье, что у Биофака была и есть такая Дружина. Она соединяла неравнодушных людей, она становилась для многих естественным приложением знаний, которые они получали на лекциях и семинарах. Практическим приложением. Это было честное искреннее побуждение людей защитить природу. Абсолютно волонтерское. Даже в чем-то бойскаутское и тимуровское, т. е. шли «по первому зову» на защиту слабого… В то же время это была не игра. Достаточно посмотреть подборку публикаций в газетах и журналах тех лет. Про нас писали, с нами ездили на выезды, нас приглашали на радио.

И еще, конечно же, надо вспоминать чаще В. Н . Т ихомирова и К . Н. Благосклонова. Да еще К. М. Эфрона и С . Н. Дороватовского (тогдашнего руководителя секции охраны природы МОИП а). Были они нашими покровителями и в некоторых случаях идеологами во всем, что касалось практики охраны природы. На первых этапах становления Дружины они активно помогали, что называется, покровительствовали. Надо понимать, что наша Дружина — это реальный памятник тем, кто стоял у ее начала.

Рассказывает Елена Павловна Крученкова, член ДОП 1970-х, ныне — доктор биологических наук, заведующая Лабораторией поведения животных кафедры зоологии позвоночных биофака МГУ .

Кода я поступила на биофак, как раз шла запись в экспедицию Дружины. Много народу хотели в экспедицию, а взяли четырех человек: Сережу Беневоленского, Андрюху Пояркова, Лену Кузьмину с почвенного и меня. Все остались в Дружине. В экспедиции мы занимались влиянием туризма на природу, работали на водохранилище в Т ишково под Москвой. Я до этого не была в студенческих экспедициях, а эта оказалась первая и самая лучшая экспедиция в моей жизни вообще. Была прекрасная атмосфера, каждый день мы узнавали новое. Я научилась писать отчеты, описывать геоботанические площадки, узнала латынь растений. Это был подарок судьбы, каких мало.

Практический эффект появился уже на предварительном отчете. Я до этого вообще не знала, как делается наука. И тут я увидела вдохновляющий пример, как из всех наших данных получаются графики. В конце сезона была отчетная конференция, которую организовал Коля Марфенин. Потом Н. К азанская, сотрудница Института географии, которая тоже нами руководила, включила все эти материалы в совместные статьи. Коля с Л енкой Кузьминой написали статью в немецкий журнал. Слово рекреация тогда еще было неизвестно. Это был передний край науки в прямом смысле слова. До сих пор удивляюсь, как они это сделали?! Мы были студентами первого и второго курса, Коля был аспирантом. Для меня это была загадка: экспедиция была строго научной и в то же время всех объединила!

Из неопределенности стало ясно видно, что туристы, когда ходят, выбирают совершенно определенные маршруты, где почва уплотняется. Эта структура создается на сотни лет вперед и долгое время не меняется. На меня очень сильное впечатление произвело, как выявились стадии рекреационной дигрессии. Так получилось, что мы ввели это понятие. С определенной стадии лес не восстанавливается. Он стоит, он есть, но его скоро не будет. Это — как проникновение в будущее. Это тоже для меня было настолько впечатляюще, что я стала смотреть вокруг совершенно по-другому. Таким было формообразующее влияние, которое произвела на меня эта экспедиция.

После экспедиции в 1971 г. была школа в О кском заповеднике. Тогда мы познакомились с В . Н. Тихомировым. Это было тоже влияние, организующее нашу жизнь. Я помню, как он вел несколько экскурсий, из которых одна была по болоту. Он открыл нам мир. Как это было чудесно сделано! Это был настоящий Учитель. Мы ходили, он рассказывал, и все преображалось. Мы начинали понимать окружающее.

На факультете Дружина была могущественной организацией, все ее знали. Она была, на мой взгляд, намного выразительнее, чем комсомол. Комсомол был чисто официальным, там назначали поручение и все. А это — действительно общественная организация в самом лучшем смысле этого слова. Эта организация формировала людей, которые могли бороться за общественное мнение. У нас сейчас ощущается недостаток общественного мнения и людей, которые могут его формировать. А Дружина учила людей, у нее не было проблемы рекламы. Почему-то был такой студенческий контингент, который сам к этому тянулся. Ну и конечно были лидеры. Харизматические фигуры, по-другому не скажешь. Мы в них влюблялись, они были выдающимися личностями, это тоже много значит. На втором этаже всегда клубились люди, дружинники. В каждом перерыве туда приходили как в клуб… И там знакомились, обменивались мнениями, входили в курс дела. Это была открытая организация. Просто некоторые не с первого курса увлекались, а на втором, на третьем, каждый по-своему, у каждого была своя судьба.

В наше время интерес к зоологии, ботанике, полевым наукам, а значит — и непосредственно к охране природы, на биофаке исчезает. Значит, у Дружины много проблем, потому что ее основа, это — полевые люди. Конечно, я полностью — дитя Дружины. Дружина сформировала мое мировоззрение, область интересов, вкус биологический. Я всегда, когда думаю о природе, понимаю, что это вещь уникальная, а наше предназначение в жизни — жить так, чтобы она сохранилась. Я никогда не могла вредить природе. Для меня это просто как убить человека. Это и есть воспитание, которое дала мне Дружина.

Рассказывает Иван Андреевич Воробьев, командир ДОП 1972—1974 гг., ныне — доктор биологических наук, заведующий Лабораторией клеточной подвижности в НИИ им. А. Н. Белозерского, профессор кафедры Клеточной биологии и гистологии Биофака МГУ , заведующий Лабораторией функциональной морфологии гемобластозов в Г ематологическом научном центре РА МН.

Во время моей работы в Дружине самыми популярными направлениями были БСБ (хотя определенный кризис был) и научное — экспедиции, начиналась работа по программе «Заказники». Активно работал сектор ПАЛ (пропаганда, агитации, лекции). Я думаю, работа в Дружине принесла пользу скорее обществу, чем природе — возникла немаленькая группа порядочных людей, а это всегда очень важно.

Самые значительные события произошедшие в Дружине за период моей работы — семинар в О кском заповеднике в августе 1971 г. и П ервый Междружинный (фактически, Всесоюзный) семинар в 1972 г. Самые важные результаты работы Дружины в этот период — итоги экспедиций под руководством Коли Марфенина (1970, 1971, 1972 гг.), которые проходили на очень высоком научном уровне (сейчас немного кандидатских диссертаций дотягивают до наших тогдашних отчетов). Появилась научная подготовка дружинников — стали сдавать «теоретический минимум». Дружина была одной из самых уважаемых организаций на факультете, ее доска объявлений висела у входа в ББА. На биофаке в конце 1972 г. был проведен первый семинар Дружин по охране природы.

С этого момента началась координация деятельности различных Дружин, большинство из которых возникло около 1970-го года, когда движение вышло на новый уровень. В 1973 г. появился сектор «Заказники». По инициативе Света Забелина в том же году сформировался Молодежный Совет по охране природы МГУ . Это было место, где нашли себя многие бывшие дружинники, которые, окончив биофак, уже не ездили на выезды и не ходили на собрания (С. З абелин, Д. Кавтарадзе, А. Кубанин и другие). В профессиональном плане работа в Дружине повлияла на умение сосредоточенно работать, быстро концентрироваться на проблеме, пришло понимание того, как надо с минимальными ресурсами добиваться максимального результата. Кроме того, сформировалось неплохое знание флоры средней полосы России и геоботаники. На мой взгляд, польза была безусловная. Я твердо встал на ноги и научился решать проблемы, вместо того, чтобы обсуждать их. Но ради дружинных дел остался без Ленинской стипендии, получив на третьем курсе первые две «четверки».

Ощущение опасности на выездах, конечно, было, но реальных инцидентов, чтобы в нас стреляли, целились, или просто угрожали, не помню ни одного. Хотя эпизод, когда я, сидя на корточках, в В иноградовской пойме писал последовательно 8 протоколов в окружении восьми нарушителей, вспоминается до сих пор. Нас, дружинников, было, кажется трое. Но все охотники оказались интеллигентными людьми, просто охотились без путевок.

Хочу посоветовать нынешнему поколению Дружины по охране природы в первую очередь энтузиазма. Тост «за успех безнадежного дела» я всегда произношу там, где люди могут понять, о чем это. Надо твердо помнить, что есть только два безусловно святых дела — лечить людей и охранять природу. И приобщаться к одному из них в студенческом возрасте — большое счастье, которое потом многие годы согревает душу.

Рассказывает Илья Александрович Володин, член ДОП 1980-х, ныне — кандидат биологических наук, доцент кафедры зоологии позвоночных биофака МГУ .

Еще ожидая результатов вступительных экзаменов на биофак, я увидел в фойе объявление об экспедиции сектора «Заказники» в августе по Подмосковью, пришел к Г але Луниной, и меня взяли. Это были короткие, не более недели, выезды в разные заказники: Гремячий ключ, Белые колодези, Белоомут. Боры-беломошники, учет чилима — мне страшно понравились и места и люди, и я остался.

Потом были Всесоюзные школы дружин по Фауне в П ущино, был 20-летний юбилей Дружины в декабре 1980-го, было постановление Московского областного Совета о создании сети из более чем 20-и фаунистических заказников на территории Московской области. Наверное, были и другие не менее значимые события. Но мне как самые важные запомнились не они. А запомнилась экспедиция в Т алдом в мае 1980 г. на учеты журавлей по голосам. Это была пеленгация пар по их дуэтным крикам. Потом — осенние учеты серых журавлей в Т алдомском заказнике, начатые в 1979 г. Еще — массовое обследование рыбхозов Московской области и учеты водоплавающих и околоводных птиц. Мы определяли значение этих необычных мест для птиц в период миграций; оно оказалось очень существенным. Затем — начало обследования Мещерской низменности. Весной 1980 г. состоялась первая экспедиция, а через несколько лет там создали национальный парк. И, наконец, начало работы сектора БСБ по программе «Выстрел», целая экспедиция на кораблике по р. О ке. Эта работа Дружины давала те необходимые знания, материалы, данные, которые были основой будущих важных событий и результатов.

Я не был кружковцем, о чем ничуть не жалею, но окончил очень сильную биологическую школу. А вот опыта полевой жизни и работы в экспедиции у меня не было. Это все дала Дружина — умение вести полевой дневник, оформлять отчеты о выездах, проводить учеты по следам, даже определять водоплавающих.

Трудно сказать, повлияла ли работа в Дружине на формирование моей личности, но был один момент, над которым я много думал. По Уставу, каждый член ДОП являлся полномочным представителем Дружины и мог выступать от ее лица перед разными организациями. Каждый, без всяких бумажек и удостоверений, без предварительной договоренности со штабом! Меня приняли в члены ДОП , когда мне только исполнилось 17 лет. И я чувствовал эту ответственность, доверие и старался не подвести.

На первых двух курсах я ездил на выезды в среднем два раза в месяц. На третьем реже, на четвертом и пятом почти перестал — времени не хватало. Время на камеральную работу, подготовку всяких бумаг и обсуждение дел оценить труднее, но иногда приходилось бросить все и ехать через пол- Москвы, невзирая на завтрашние занятия. Самыми популярными направлениями работы были в 1979– 1984 гг. в порядке убывания: БСБ, Фауна, Заказники. Также проходили общие кампании «Ель» и «Подснежник», причем «Ель» была по-настоящему массовой, каждый день от 10 до нескольких десятков человек патрулировали Киевский вокзал и электрички.

Очень сложный вопрос — принесла ли работа в Дружине пользу обществу и природе? Наверное, все же принесла, поскольку об охране природы стали больше говорить разные официальные лица и, что более важно, учитывать необходимость сохранения природных ландшафтов для развития некоторых сфер бизнеса, к примеру, экотуризма. Само общество за это время сильно изменилось. Но, как и раньше, в нашей стране от общества, от общественных организаций по-прежнему очень мало что зависит. Но все равно что-то делать надо, даже понимая, что очередная госкорпорация в два дня превратит любой заказник в бетонную площадку, если ее начальник захочет построить там свою дачу.

А что касается природы, то, несомненно, пользу наша работа принесла. По-моему, ценность сохранения даже самого маленького природного уголка не ниже, чем принятия общероссийского закона об охране природы. Все же Дружина смогла защитить некоторые природные территории от разрушения, пускай не все, не полностью, не навсегда, но смогла. Потому что даже самый лучший закон об охране природы не будет нужен, если природы не останется.

Хочу посоветовать нынешнему поколению Дружины по охране природы жить весело! Чтобы, в конце концов, их дети тоже не боялись паровоза!

Рассказывает Надежда Вячеславовна Маркина, член ДОП 1979-1985 гг., ныне – кандидат биологических наук, обозреватель информационного проекта «infox.ru»

В первые дни моего первого курса появилось приглашение на выезд в Т алдом на осенние учеты журавлей. Я поехала, так же как и еще несколько первокурсников. Руководил выездом Витя Зубакин. Это был тот самый выезд, после которого родился заказник «Журавлиная родина». И это так поразило нас, желторотых (казалось нам тогда, что вот – съездили – и сразу результат!), что почти все первокурсники, побывавшие в Т алдоме, остались в Дружине. Мы ведь не знали обо всей предшествующей работе! Я пришла, как и многие, из любопытства, а осталась, окунувшись в сообщество дружных, веселых людей, которые, к тому же делали нужное и интересное дело.

Самые важные результаты работы Дружины в этот период — создание заказника «Журавлиная родина» и других, проектирование Мещерского национального парка. Польза, конечно, была: в создании ООПТ , в составлении списков редких видов, в изучении природы Московской области. Дружина занималась теми вещами, которыми должны были бы заниматься государственные органы. Но раз они этого не делали, то кто-то должен был!

Дружинные выезды и экспедиции давали навыки полевой работы, практические знания по зоологии, ботанике, геоботанике – всему тому, чему мало учили студентов физиолого-биохимического отделения. Таким образом, Дружина делала из нас биологов широкого профиля. Это не пригодилось мне в узкопрофессиональном плане, как физиологу ВНД , но очень пригодилось тогда, когда я стала заниматься научной журналистикой. И вообще дало ощущение себя по жизни биологом. Для меня это важно.

Работа в Дружине учила еще и общению с людьми, взаимодействию с разными организациями, в том числе бюрократическими, давала навыки общения с природой, полевой работы. Она воспитывала настоящую преданность своему делу, учила самоотдаче. Мы на самом деле ставили интересы охраны природы выше личных интересов. Полностью выкладывались, забывали про свою личную жизнь, в том числе, многие, и про учебу. Сейчас я думаю, что в этом отношении был некий перебор. Вероятно, это фанатизм – проводить все выходные на выездах. Хотя, наверное, без такого фанатизма не было бы и результатов, но фанатизм – как любая крайность, это неправильно. Кроме того, мы слишком фанатично относились к некоторым вещам, например, в проведении елочной кампании. Сейчас мне стыдно за то, что мы доводили людей до слез из-за отсутствия елочной квитанции. Это был юношеский максимализм. Для нас природа была, без сомнения, важнее человека. Сейчас для меня человек важнее..

Возможно, мы многое теряли для гармоничного развития своей личности в том возрасте, в котором мы тогда находились. Но я думаю, что приобретали мы больше, чем теряли. Очень важно, что Дружина подарила нам крепкие дружеские связи, которые сохранились до сих пор. Все мои самые близкие друзья – из Дружины..

Что касается опасности, то в наше время серьезной физической опасности на выездах не было. Но был некий драйв оттого, что мы чувствовали себя своего рода диссидентами, что делали дело не под руководством государственных организаций, не по указке комсомола. В большой степени это касалось междружинных связей. Движение – это было некое братство, параллельная негосударственная организация. Были некоторые диссидентские моменты нарушения правил, например, подпольное ксерокопирование документов, размножение «дээспэшных» карт, распечатка информационных листков, «природоохранная маевка» и пр..

Мы не мыслили себя без песен под гитару. Гитару обязательно доставали в электричке. Даже в самых некомфортных условиях, сидя не на сиденьях, а в проходе. И начинался бесплатный концерт для пассажиров. В электричке хорошо шли громкие, «орательные» песни, большей частью про пиратов. А ночью, у костра, когда в лесу шуметь не хочется, пели всякую лирику. Пели на абсолютно трезвую голову. Сухой закон в Дружине в наши годы свято соблюдался, хотя со стороны мало кто в это верил. За пьянку на выезде выгоняли из ДОП . Мы ехали в лес или на охотбазу, в суровые условия, в болотниках и ватниках – и ни капли водки! Отрывались зато на праздниках..

С играми я столкнулась на своем самом первом выезде в Т алдом. В электричке играли в «шарады» — эта игра, которая в разных компаниях ходит под разными названиями, но суть ее в том, что одна команда показывает фразу жестами, а другая отгадывает. Помню даже фразу из той, самой первой для меня игры: «Серфильный трепетунчик витал над замызганной литоралью». На месте, в лесу или на базе, были другие игры, несколько брутальные: в слона и в конный бой. Потом появилась безумно смешная игра «в МПС », тут все умирали от смеха, кроме тех, кто не знал и водил. А еще помню менее распространенную игру, мы ее называли «в дельфина и дрессировщика»..

Настольная игра «Шервудский лес» появилась так. Тут многое сплелось: Соболев, старший выезда, — с температурой, и он все время повторял: «Схороните Робин Гуда под зеленым деревом!» Это зеленое дерево было у нас где-то на стене нарисовано. Ассоциация дружинников с вольными стрелками, которые отстреливают браконьеров в заповедном лесу. Ну и дальше фантазия разыгралась до национального парка «Шервудский лес» (прообраз нацпарка «Мещера»). Вообще, образ Робин Гуда как-то очень импонировал нам и вписывался в наше мироощущение. Игру довели до ума уже потом..

Сейчас буду вспоминать слова из «Словаря дружинника ». Были, например, такие: «сусанить» (ну, это понятно, группу водить по лесу неведомо куда), «лоханкист» — тип, поедающий еду отдельно от всех (произошло от Лоханкина), «рекреант» — турист, отдыхающий..

Квартальный столб – сакральное понятие для дружинников. Вообще-то вещь очень полезная, когда идешь с группой зеленых первокурсников в неизвестный лес с клочком перерисованной от руки карты сы квадратами. И вот – о счастье! Столб! И можно свериться с картой и понять, в каком квадрате находишься. Бросаешься к столбу, а он – пустой, на «щечках » нет никаких цифр и надписей. Такой столб заслуживал того, чтобы на нем что-нибудь написали. На пустом столбе полагалось писать «Слава КПСС !» (а лучше – ножом выцарапывать). Этот обычай пошел после того, как блуждающая группа нашла столб, по которому собиралась-таки сориентироваться, и что же она увидела на столбе: СССР – крайне информативно! Ну, по крайней мере, границу не перешли..

«Большая красная труба» — это такой объект, который служит для ориентации, когда кому-то объясняешь, куда нужно идти. Но объект коварный, потому что вокруг него можно ходить кругами и совсем заблудиться. Понятие связано с именем Оли Шекаровой, которая объясняла кому-то про «большую красную трубу», которая оказалась водонапорной башней..

Помню, как впервые была старшей группы на фаунистическом выезде. Со мной были две «зеленые» девочки. Мы не заблудились, но вернулись голодные, так как там выдали с собой консервы, но ни у кого не оказалось консервного ножа. А обычным ножом я тогда открывать консервы не умела! Потом, конечно, это казалось смешно – через полгода такое обстоятельство никого бы не остановило.

<< | содержание | вверх | >>