«Охраняемые территории»

О ЗАПОВЕДНИКАХ ВООБЩЕ, О ПРОБЛЕМАХ УПРАВЛЕНИЯ ИМИ ОСОБО, А ТАКЖЕ О НАУКЕ И ПРОСВЕЩЕНИИ В ЧАСТНОСТИ

Ф. Р. Штильмарк,
доктор биол. наук,
Институт проблем экологии и эволюции РАН

Отдавая в редакцию эту статью, Феликс Робертович грустно пошутил, что может статься, эта статья окажется его последним обращением к читателям журнала. К несчастью, так и получилось. Что к этому добавить? Читайте, думайте, решайте.

Злободневной теме о структурах управления нашими заповедниками мне хотелось бы предпослать некое введение, как бы расширенный эпиграф. Он может показаться отвлеченным, но на самом деле относится непосредственно к поставленной проблеме.

Сейчас все чаще и чаще говорится и пишется о ноосферном развитии тех или иных регионов страны, об их стремлении к некоей новой духовно-экологической сущности. Судя по литературе, за право "ноосферного лидерства" в нашей стране борются Алтай и Таймыр, Баренц-регион и Берингия, т.е. территории с наиболее сохранившимися (хотя бы и относительно!) природными ландшафтами. Появляются публикации, посвященные уже непосредственно ноосферной роли заповедников. Казалось бы естественным подтвердить столь перспективное и оптимистичное направление ссылками на классические работы В. Н.Вернадского и его более близкого нам продолжателя Н. Н. Моисеева, но они настолько известны, что достаточно и упоминания о них. Думается, что предпочтительнее привести менее популярные постулаты одного из виднейших отечественных философов, а именно Н.А. Бердяева, которые при внешней своей "отстраненности" имеют самое прямое отношение к поднятой тематике. Написанные в начале прошлого века, они непосредственно обращены в наше время и носят, по моему убеждению, глубоко провидческий смысл. Необходимо только предуведомить, что Бердяев, как и большинство отечественных философов, всегда отделял материальную сторону человеческого бытия от духовной, а подлинную культуру – от цивилизации (я часто вспоминал об этом, участвуя в 2002 г. в организации "Центра Арктической культуры и цивилизации", созданного тогда же в Таймырском автономном округе). Итак, перечитаем кое-что из Бердяева.

"Вся материальная жизнь есть лишь внутреннее явление жизни духовной и в ней коренится... Хозяйство, как претворение духовных сил, как их организация и регуляция, есть акт человеческого духа. Труд есть явление духа, а не материи, он имеет духовные основы... Материальное потребление не может быть единственной целью хозяйства... На этой почве происходит непомерное преувеличение значения народного хозяйства, господства экономики над всей жизнью... Гордая мечта человека о власти над природой ведет к уродству, к смерти красоты, к разрушению цветущей жизни... И поэтому горьки и не красивы плоды власти над природой...

...Духовное отношение к хозяйству предполагает аскетику, ограничение похоти жизни. Безграничный рост потребностей и рост народонаселения создал индустриально-капиталистическую цивилизацию, которая чревата великими потрясениями и катастрофами и обозначает убыль духа... И если народы хотят духовно возродиться, то им придется вступить на путь аскетического самоограничения и одухотворения хозяйственной жизни".

"Переход культуры в цивилизацию связан с радикальным изменением отношения человека к природе... Эра цивилизации началась с победного вхождения машин. Жизнь перестает быть органической, теряет связь с ритмом природы. Между человеком и природой становится искусственная среда орудий, которыми он пытается подчинить себе природу... Цивилизация имеет не природную и не духовную, а машинную основу... Дух цивилизации – мещанский дух, он внедряется, прикрепляется к тленным и преходящим вещам; он не любит вечности... Цивилизация бессильна осуществить свою мечту о бесконечно возрастающем мировом могуществе. Вавилонская башня не будет построена... Цивилизация родилась из воли человека к реальному могуществу, к реальному счастью, в противоположность символическому и созерцательному характеру культуры. Таков один из путей, ведущих от культуры "к жизни", к преображению жизни, путь технического преображения жизни. Человек должен был пойти этим путем и раскрыть до конца все технические силы. Но на пути этом не достигается подлинное бытие, на этом пути погибает образ человека...

...В исторической судьбе человечества можно установить четыре эпохи, четыре состояния: варварство, культура, цивилизация и религиозное преображение... Россия была страной загадочной, непонятной еще в судьбе своей, страной, в которой таилась страстная мечта о религиозном преображении жизни. Воля к культуре всегда у нас захлестывалась волей к "жизни"... Мы начали переживать кризис культуры, не изведав до конца самой культуры. У русских всегда было недовольство культурой... Цивилизацию мы создали безобразную. Варварская стихия всегда была слишком сильна. Воля же наша к религиозному преображению была поражена какой-то болезненной мечтательностью. Но русскому сознанию дано понять кризис культуры и трагедию исторической судьбы более остро и углубленно, чем более благополучным людям Запада. В душе русского народа, быть может, сохранилась большая способность обнаруживать волю к чуду религиозного преображения жизни. Мы нуждаемся в культуре, как и все народы мира, и нам придется пройти путь цивилизации. Но мы никогда не будем так скованы символикой культуры и прагматизмом цивилизации, как народы Запада. Воля русского народа нуждается в очищении и укреплении, и народ наш должен пройти через великое покаяние. Только тогда его воля к преображению жизни даст ему право определить свое призвание в мире".

Можно ли представить себе, чтобы царский правительственный Сенат, Верховный Совет СССР или Государственная Дума РФ принимали бы постановления о создании государственных заповедников в целях экологического и нравственного оздоровления общества? Между тем, именно наши отечественные государственные заповедники ПО ЗАМЫСЛУ СВОЕМУ являлись на самом деле своего рода образчиками и символами покаяния человечества перед изнасилованной им природой. Высокие чувства, "прекрасные порывы" и проявления самых сильных людских эмоций, как правило, не укладываются в законодательные акты и статьи всевозможных кодексов. Заповедники были одной из немногих реальных форм ограничения тех самых "экономических похотей", о которых писал Бердяев. Но идеалы на то и являются таковыми, чтобы НЕ воплощаться в жизнь (во всяком случае - везде и сразу), чаще они лишь обозначают направление в сторону благожелательного движения. Вспомним, как зарождались самые первые заповедники в России на заре ХХ в. Сначала помещик Фальц-Фейн, графы Потоцкий и Шереметев, князь Сан-Донато, графиня Панина и другие "богатеи" при содействии ученых выводили участки лесов и степей из сферы активного хозяйства, затем появились научные станции (Докучаева в степях Украины, орнитологические в Прибалтике и др.), требующие охранного режима, и только потом возникли официальные "охотничьи соболиные заповедники" ради совершенно конкретной задачи – спасения исчезающего пушного зверя. А вот зубрам на Кавказе не повезло: Сенат отклонил ходатайство Российской Академии наук о создании национального парка на месте Кубанской охоты. Вся последующая долгая эволюция нашей заповедной системы до недавних пор была историей борьбы с хозяйственниками и поиска компромиссов. Я пишу в прошедшем времени, ибо сейчас ситуация изменилась радикально: во-первых, новые заповедники не создаются, во-вторых, они сами постепенно становятся хозяйствующими предприятиями.

Можно привести множество весьма веских доводов о необходимости организации заповедников как научных учреждений, центров сбора нужной информации, мониторинга, экопропаганды и т. д. Но в глубине души каждый из тех людей, которые добивались заповедания того или иного участка нашей страны, были проникнуты прежде всего чувствами любви и нежности к избранному ими уголку родной природы. Как старый проектировщик и организатор заповедников я отлично знаю (и по себе и по другим): пока ты сам лично не пройдешь вдоль и поперек избранные обетованные места – никакие авиаобследования или статистические материалы не заставят искать и находить убедительные доводы для воплощения проекта в реальность. У настоящего эколога-борца чувства всегда довлеют над разумом. Вот почему хороший журналист иногда мог привести более веские доказательства в пользу создания заповедника, чем иной ученый.

Парадокс развития заповедников в советский период заключался, в частности, в том, что почти утопические идеи полного невмешательства человека в заповедную природу активисты-природоохранники облекли в некую научную оболочку и отчасти даже внедрили в жизнь. Правда, в 30-х годах их грубо "поправили", заставив провозглашать анафемы "фетишу неприкосновенности", но, как метко подметил американский историк Д. Уинер, здесь имела место своеобразная "мимикрия", которая до поры до времени позволяла сохранять привычные "правила игры". Все кончилось в разгар лысенковщины, в 1951 г., когда произошла памятная "реорганизация", а проще говоря – разгром заповедной системы. Но в 1960-1980 гг. происходил своего рода "реконструктивный период", продолжавшийся с переменным успехом вплоть до 90-х годов прошлого столетия.

В свете сказанного рассмотрим теперь более подробно эволюцию управления заповедной системой. Уже при зарождении первого государственного заповедника он был частью общероссийского ведомства – Министерства земледелия. Затем, в наступившей советской эпохе, пришла пора деятельности Народного Комиссариата по просвещению (внутренние его структуры менялись почти так же часто, как и в нынешнее "смутное время"). Пробил час – и возник в 1933 г. Комитет по заповедникам при ВЦИК, преобразованный затем в Главное управление по заповедникам при СНК (Совете Министров РСФСР). В начале 1950-х годов наступил период многоведомственности, когда заповедники подчинялись кто кому – Минсельхозу СССР, Главохоте РСФСР, Академиям наук, отдельным институтам и т. д. Национальные парки зародились в недрах Министерства лесного хозяйства. Принципиально верная и перспективная попытка сосредоточить заповедники и парки в Госкомитете по охране природы была вскоре прервана последующими преобразованиями, которые привели в конце концов к разрушению управления заповедной системой на федеральном уровне. Сейчас каждый заповедник и национальный парк по существу предоставлен сам себе и действует в зависимости от обстоятельств. Уместно здесь вспомнить афоризм, который Диоген Лаэртский приписывает Платону: "Для непорядка первое – когда законы дурны; второе – когда существующие законы не исполняются; третье – когда законов нет вовсе".

Суть перемен, произошедших за последние полтора десятка лет в заповедном деле Российской Федерации, можно выразить короткой цитатой из научной монографии, выполненной на знакомом мне острове Врангеля, ценнейшем арктическом заповеднике страны.

"Сам заповедник к своему 25-летию (т.е. к 2000 г. – Ф.Ш.) из действительно научной организации превратился в преимущественно коммерческую, с основными заботами о проведении очередных коммерческих киносъемок для получения денег, необходимых для организации следующих аналогичных съемок" (М. С. Стишов. Остров Врангеля – эталон природы и природная аномалия.) Вместо того чтобы излагать негативные процессы этого периода самому, я предпочту использовать прямые свидетельства тех, кто непосредственно трудится в наших заповедниках. Не буду называть имен и фамилий, а также конкретных географических мест, но прошу поверить, что приводимые тексты получаемых мною писем вполне подлинные, разве что местами чуть-чуть подредактированные.

Итак, слово работнику одного из наших заповедников. Первое его письмо было адресовано в одну из газет, я же получил копию этой статьи (конечно, оставшейся неопубликованной), которой предшествовал такой эпиграф:

"Необходим союз философии с религией против свободы научного разума" (В.Борейко, Заповестник № 3,1998). Далее следовал текст: "Согласно новому распорядку, утвержденному директором, сотрудники нашего заповедника не имеют права разглашать о заповеднике какие-либо сведения и без разрешения директора не могут обращаться куда-либо с чем-либо, а также что-либо публиковать из того, что стало им известно в связи с выполняемой работой. Еще они обязаны формировать о заповеднике положительное мнение, нарушение влечет дисциплинарную ответственность... Хочу напомнить, что ни перед одной другой организацией не стоят те задачи, которые выполняет заповедник именно как научное учреждение. Вот мотивация и действительная, и действенная для нашей системы, но ЕЕ НАДО ЗНАТЬ. Путаница в мотивациях окажется разрушительной... Просвещение, которое всегда было в заповедниках вместе с наукой, сегодня пришло к нам ВМЕСТО НАУКИ, как ни дико это звучит. Противопоставление науки и просвещения в заповедниках стало реальной проблемой. Причем подлинное просвещение охотнее всего заменяется "пиарсвещением", убогой рекламой на околоэкологические темы. Под аплодисменты "пиарсвещенцев" и прямых "пиарщиков" науку в заповедниках либо тихо искореняют, либо (пока что) тихо ликвидируют, но похоже, что скоро просто активно погонят прочь. Кое-кому от этого сразу станет легче... Заповедник перестанет быть научно-исследовательской организацией, переключаясь в сферу оказания услуг".

И (заметим!) – КАКИХ услуг! В местных газетах подчас можно прочитать претензии к работникам заповедников, которые не обеспечили достаточно радушный прием тем или иным гостям, соблаговоливших выбраться "на лоно природы". Где заповедник – там и экотуризм, а следовательно, и культурный отдых... Прошу прощения, что перебил корреспондента, возвратимся к нему, далее будут уже просто личные ко мне письма. Подчеркну только, что курс на замену науки псевдопросвещением зародился не в самих заповедниках, а был навязан "сверху", именно тогдашними заповедными ведомствами, взявшими открытый курс на "конвергенцию" наших заповедников с национальными парками. Велика была в этом и роль Запада.

"Прочитав Вашу книгу про Реймерса ("От старых кедров к бессмертию человечества"), у нас возник вопрос: а что, если бы он дожил до наших дней? И решили, что он бы ПОВЕСИЛСЯ. Впрочем, возможно, что только я один готов бежать прочь отсюда от бессилия и злости. Особенно меня вынуждает к тому наша "жадная экопропаганда", так называемое "экопросвЯщение" (именно так пишут это слово наши "просветители"). Их методика – лесть и заигрывание, манипуляция славословием и словоблудием, это малограмотные люди, бесконечно далекие от заповедности. Впрочем, с ними могут потягаться и некоторые специалисты (например, В. П. Чижова или даже Н. Р. Данилина), пишущие, что нигде в мире нет заповедников – так и нам, значит, их тоже не надо, пусть будут одни только парки для отдыха людей. А как же быть с русским языком, со словом "заповедник", ставшим международным, всеобщим?"

"...Разрешите снова напомнить о себе. Дела идут. Выиграли грант, вот и рады и не рады. Стыдно как-то. Американцы нам денег дают на то, чтобы мы лесникам штаны купили. Нас тут сильно прижали местные органы – охрана труда, санэпидемнадзор. У нас же нет ничего – ни спецовки, ни снаряжения, даже предписания выдали: запретить выход на работу, если государство не обеспечивает своих подданных. Вот и просишь у Америки Христа ради. Сегодня купим штаны и сапоги, а завтра? А "наверх" требуют от нас только отчеты по просвещению... И проверки, проверки... Проверяют и сами смеются..."

"...Спасибо за Ваши новые статьи, но мне кажется, что они проникнуты каким-то особо грустным, отчаянным, "обреченным" оптимизмом. Даже странно, что Вас печатают, возможно, чтобы показать, какие еще динозавры у нас сохранились – верят в будущее у заповедников! Я часто думаю о том, насколько "исходно" – как биологическому виду! – противна человеку сама идея, что участки природы можно оставить в покое...

...Финансисты над нами просто глумятся, иначе не скажешь. Например, не дают купить ДЭТу ценой в 200 рублей... Или вот нет в бюджетном классификаторе статьи расходов на приобретение лыж. Если бы перед государством стояла задача наиболее бестолково профукать бюджетные средства, то лучшего способа, чем контроль местных финансистов, нельзя придумать... И в охране мы одни против всех, а суды против нас... Чувство ненужности ощущается все острее..."

Не называю автора, но читатель, конечно, почувствовал его мужскую руку. А вот рука женская. Трагически погибшая минувшей весной в Яйлю на Телецком озере заведующая научной частью Алтайского заповедника ботаник Юлия Викторовна Захарченко буквально за несколько дней до своей гибели отправила мне большое письмо (мы с нею переписывались и ранее), из которого приведу отрывки.

"...Наступившая в природе весенняя эйфория не соответствует тому положению, в котором находится заповедник (развал как организации). За 20 лет работы в заповедниках я привыкла к трудностям. Даже то, что наука не считается особо нужной. Но теперь мы и целиком не нужны! Как нам "выживать", испытывая нападки со всех сторон? Что я могу сказать своим сотрудникам о том, что их ждет?

В марте на базе Саяно-Шушенского заповедника собиралась ассоциация ООПТ Алтая-Саянского региона, и я туда ездила... Директор А. Г. Рассолов предложил заповедникам самим еще больше и лучше зарабатывать деньги (туризм и валютные охоты на биосферном полигоне), внедряться в экономику районов. Он деловой руководитель, и материальное благополучие по сравнению с нами бесспорно. Но тогда необходимо пересматривать все свои нравственные установки... Не мои слова: для того, чтобы свободно бегали 99 козерогов по заповеднику (да еще чтобы их изучали бездельники-зоологи), надо одного убить и продать за валюту. Тогда в охране будут заинтересованы и егеря, и местное население...

На ассоциации присутствовал и выступал некий обладатель многих почетных званий и регалий Б. В. Пестряков, прямо предлагающий отказаться от самого понятия ООПТ, убежденный, что подход к заповедному делу не соответствует современным реалиям. "Заповедные территории, – пишет он в одной из своих статей, – не должны противопоставляться потребностям населения для отдыха, спорта и обеспечения желудка человека... Охрана природы не должна осуществляться по принципу "не пущать" к ней людей.""

Все это подтверждено, во-первых, ксерокопией статьи Пестрякова с номером и датой, а во-вторых, отнюдь не ново для тех, кто знаком с историей нашей страны и ее заповедного дела. Подобное не раз уже звучало в прошлом, проявлялось и в действиях, причем не только на уровне района-области-края, но и в самых высоких сферах государственного правления (иначе у нас продолжали бы работать Министерства и ведомства охраны природы). Такого рода взгляды представляют собой не что иное, как выражение воинствующего мещанства, а точнее говоря – хамства, причем на фоне более высокого уровня современной техногенной цивилизации. Истории, как известно, свойственно повторяться. Испанская пословица гласит: "Кто долго живет, тот видит много зла". Людей моего поколения ничем не удивишь. Когда Анну Ахматову громил Жданов, она перечитывала Горация в подлиннике, но не повесилась и не просила милости у власть имущих. Мережковский утверждал, что Грядущего Хама победит только Грядущий Христос. Но тут уж все зависит от того, кто во что верует – в Христа ли, в Ноосферу ли с духовно-экологическим преобразованием или же в общечеловеческий разум, который не допустит окончательного распада мироздания. Именно в него верил, кстати говоря, Н. Ф. Реймерс, и я не согласен с коллегой, будто он наложил бы на себя руки. Просто сбылись его предсказания о том, что мы можем задохнуться при разложении трупа погибшего дракона КПСС. Обручи лопнули, клепки рассыпались, содержимое сгинуло. Однако у истории свои мерки времени, и не всегда торжествовать злу, оно не вечно, в отличие от надежд на просветление и добро.

Только я успел заклеить конверт с ответом, который так и остался неотправленным, как пришло известие о убийстве Юлии Викторовны своим же работником, причем, кажется, именно из отдела экопросвещения. Единственно, чем я мог выразить свои чувства – отказом от прежних планов продолжить свою книгу про историю российских заповедников в новейший период (1995 - 2005 гг.). Пусть ее пишут наши экопросвещенцы. На гранты.

| содержание | вверх | >>