|
| Eng |
«Люди в истории заповедников» ЛЕГЕНДАРНАЯ АЛЬПЕР Очерк из «Книги памяти наших сердец. Люди заповедника за 80 лет его
истории» Образ ботаника Веллы Натановны Альпер в Кавказском заповеднике окружен романтическим ореолом. Думается не потому, что ее имя Велла — от аристократического в прошлом имени Эвелина. Из уст в уста передается рассказ о ее любви к Кавказским горам и природе заповедника, ради которых она на всю жизнь оставила любимый Ленинград. «Годы работы в КГЗ — это годы моей молодости, пора увлечения ботаническими исследованиями интереснейшего района Кавказа, пора романтики и… разочарований. Я — ленинградка, окончила Ленинградский госуниверситет, и мне так повезло, что учителями моими были ботанические светила: Комаров В. Л. (будущий президент АН), академик В. Н. Сукачев, профессор Н. А. Буш, А. П. Шепиров и многие другие корифеи. Дипломную работу я делала в Крымском заповеднике под руководством Г. И. Поплавской. Вот тогда–то я и увлеклась горами, горной растительностью, когда мне предложили в 1937 г. работать в Кавказском заповеднике, я охотно согласилась», — сообщала она в одном из писем писателю В. М. Молчанову. «Я познакомилась с Веллой Натановной в 1971 г., когда приехала работать в заповедник. Она жила в небольшой квартирке рядом с конторой Южного отдела заповедника в Красной Поляне. Помню, с огромной гербарной папкой в руках, набитой растениями, я постучала в ее квартиру. Дверь открыла невысокая, гладко причесанная, очень приветливая женщина. Мы долго разбирали мои сборы растений. Я очень много узнала от нее. Позже я еще раза два обращалась к ней за консультацией и всегда получала нужную информацию». Больше никто не смог рассказать об Альпер. Но в архиве Кавказского заповедника мы нашли ее письмо писателю Виталию Михайловичу Молчанову, которое он разрешил нам опубликовать незадолго перед его внезапной кончиной. Несколько небольших пожелтевших листов из блокнота могут перенести в прошлое. «Когда в 1937 г. я приехала в КГЗ, то местом жительства научных сотрудников, ботаников и лесоводов была Красная Поляна (т.е. Южный отдел КГЗ). Из зоологов, если не ошибаюсь, находился тогда только И. В. Жарков. Некоторое время начальником Южного отдела был тогда И. Л. Деревянко — человек, любящий и знающий природу, хороший хозяйственник, энергичный (к сожалению, он не вернулся с войны)… Управление же КГЗ тогда находилось, как вы, вероятно, знаете, в Гузерипле и там же проживали остальные сотрудники, зоологи же размещались на Кише. Вспоминаю, какой сильный и слаженный был тогда весь коллектив КГЗ, какие опытные были почти все наблюдатели (многие — из старых егерей, проводники отличные). Настоящими энтузиастами были научные сотрудники, почти все, ведь материальной заинтересованности не могло быть, зарплата была крайне низкая в то время в заповедниках. Хорошо помню таких знающих, увлеченных и целеустремленных зоологов, как А. А. Насимович, Ю. В. Аверин, М. А. Заблоцкий, С. С. Донауров, Л. И. Крайнева и более поздних — В. А. Котова и С. Г. Калугина. Все эти люди много сделали для заповедника и заложили основу для познания его фауны... Вспоминаю весьма деятельного почвоведа И. Г. Розмахова, который, в сущности, первым начал исследование именно почвенного покрова заповедника. И лесоводов наших Л. И. Соснина и П. Д. Лазука, проводивших планомерные исследования лесов и много сделавших для лесоводческой и геоботанической характеристик заповедника. Что же касается ботаников того времени, то мне не забыть Р. А. Еленевского, с которым мне посчастливилось много общаться и который оказал большое влияние на еще такого малоопытного ботаника, каким я пришла в КГЗ. Этот весьма уже пожилой, хрупкого сложения человек, с белоснежной шевелюрой и горящими карими глазами поражал своим юношеским энтузиазмом, энергией и широтой интересов. Его работы, носившие ландшафтно–ботанико–географический характер, по значению далеко выходящие за пределы заповедника, представляют большой вклад в познание растительности Западного Кавказа. Хорошим ботаником, сделавшим много флористических сборов, была Л. Н. Васильева, которую я, к сожалению, уже не застала в Кавказском заповеднике — она перед тем уехала, кажется, на Дальний Восток. Но опубликованная ею сводка грибов КГЗ представляет большую ценность. Возможно, что теперь кто–либо занимается уже грибами, мхами и лишайниками, но тогда об этих растениях почти ничего не было известно. Хочется мне здесь же вспомнить трех студентов–практикантов из МГУ, которые по договоренности с Главком нашим делали дипломную работу (и научный отчет для заповедника) по геоморфологии территории КГЗ, а также района озера Рица. Это были Ю. К. Ефремов, Н. А. Лебедева и В. Н. Олюник. Ребята блестяще выполнили свою работу, внесли много нового в познание рельефа района исследований, составили геоморфологическую карту, и все это самостоятельно, самоотверженно работая. И, что называется, “собственными ногами” исходили почти все хребты и горы района исследований. Думаю, что вам известна книга Ю. К. Ефремова “Тропами горного Черноморья”, в которой он подробно и очень интересно описал этот их подвиг. Юрий Константинович, которого я помню еще худеньким мальчишкой в красной феске, и Наталья Алексеевна, совсем еще девочка, прелестная, с двумя белокурыми косами, стали потом настоящими учеными, а Юрий Константинович еще и писателем. И поныне это большие патриоты заповедника. А вообще о научной работе довоенного периода подробно написано в сборнике “20 лет Кавказского государственного заповедника”, который вы, вероятно, знаете. О себе я должна написать вам всю правду, что тогда в 1937 г. в Кавказский государственный заповедник пришла типичная горожанка, довольно слабенькая и, признаться, весьма избалованная единственная дочка. И сразу попала в нелегкую жизнь высокогорных экспедиций. Боялась даже близко подойти к лошади, а пришлось сразу преодолевать верхом большие расстояния по горным тропам, еще чаще подниматься к вершинам с тяжелым рюкзаком, гербарными папками, сетками и прочим. При самом первом подъеме на хр. Аишхо I, дойдя лишь до верхней границы леса, я вдруг почувствовала, что больше не могу совсем идти и что безумно хочу спать, легла тут же на тропе и мгновенно заснула, а проснулась только тогда, когда мои спутники успели уже подняться к перевалу и снова спуститься ко мне. Оказалось, что со мной случилась “горная болезнь”, но больше такого никогда не было. Должна сказать, что вообще первое время было мне очень тяжело, часто даже плакала и решила, что уеду в Ленинград и больше не вернусь, но уезжала на камеральные работы, а весной меня тянуло на Кавказ, в заповедник. И, пожалуй, самым главным “подвигом” в жизни я считаю то, что преодолела все трудности, свою слабость, неприспособленность и не оставила работу в КГЗ, хотя у меня тогда были все возможности остаться работать в Ленинграде. Уж очень все же увлекала меня работа, восхищало исключительное богатство флоры, удивительное разнообразие типов растительности, и особенно высокогорные луга притягивали. Все меня поражало и восхищало в горах — и сказочные заросли рододендрона понтийского в пихтовом лесу, и выше верхней границы леса огромные пространства зарослей рододендрона кавказского. Казалось, что это посадки культурных декоративных кустарников только могли быть… А суб-альпийское высокотравье — мощное, яркое, напоминающее какой–то травяной лес, особенно когда преобладал в нем борщевик Мантегацци, достигающий зачастую 3–метровой высоты. О пышных, пестрых субальпийских лугах и альпийских лугах и коврах слов не найду, чтобы выразить, как они хороши в июне–июле. И когда с огромным напряжением взбиралась на вершины, то там сразу забывала об усталости, о трудностях подъема и не могла глаз оторвать при виде величественных панорам гор, хребтов со снежными гребнями и пиками. Описать все это не в моих силах, да и, пожалуй, лучше Ю. К. Ефремова не расскажешь обо всех горных красотах, тем более что им описаны почти те же маршруты, по которым приходилось идти мне, ботанику. До войны удалось сделать довольно много рекогносцировочных маршрутов с целью флористических сборов и общих геоботанических описаний. В 1948 году я переехала в Красную Поляну, в Южный отдел, и продолжала работу по теме “Высокогорные луга и пастбища Кавказского государственного заповедника” с упором на вопросы рационального использования и улучшения пастбищных массивов. С этой целью на Аишхо II заложены были пробные площади и ставились опыты по борьбе с сорняками, наблюдения велись регулярно. Я всячески пропагандировала загонную систему выпаса скота колхозами на высокогорных пастбищах, но безуспешно. Не в моих силах было прекратить известный бессистемный выпас скота там. Очень много времени отнимало у меня руководство практикой студентов–ботаников, их ежегодно бывало очень много из различных университетов (Ленинграда, Москвы, Казани, Ростова–на–Дону и др.). Бывали часто и аспиранты. Вменялось также мне в обязанность проводить беседы с туристами о КГЗ, экскурсии по дендрарию Южного отдела. Должна была писать статьи в газеты. То меня вызывали в Москву, то в Краснодар — с докладом на тему “Высокогорные луга и пастбища”. Словом, была очень перегружена, и тогда вполне возможны были и “поражения”, как вы написали в своем письме. В частности, плохие результаты получились у меня с выращиванием женьшеня в условиях КГЗ, всего вырастила несколько экземпляров, и то кто–то их выкопал. Лимонник же дал хорошие результаты. А директора заповедника продолжали меняться, не везло ему (не знаю, как теперь). Если был хороший хозяйственник, то в науке ничего не смыслил, а если сильный в научном отношении, то негодный хозяйственник. Менялись и начальники Южного отдела, и, как у нас тогда шутили, “каждый последующий был хуже предыдущего”… Сколько ценных научных сотрудников заповедник терял именно из–за этого… Моими рукописными материалами пользовались даже весьма известные ученые из Ленинграда и Москвы (Е. В. Шифферс, Е. А. Доренко, С. В. Зонн и многие другие), но хоть в опубликованных работах своих делали ссылку на меня, и за то спасибо. Вы просили рассказать о приключениях, но, право, их было так много за 15 лет работы в Кавказском заповеднике, и было это так давно. Вспоминается, как получила первое “боевое крещение”, проезжая на лошади через субальпийское разнотравье обожгла руки и лицо борщевиком. Ожоги эти оказались весьма болезненными и долго не заживали. Помню тоже в начале своей работы в Кавказском заповеднике страшную ночь на берегу озера, когда вдвоем со студенткой ЛГУ Таней (фамилию забыла) оказались там в сильнейшую грозу, и так случилось, что ночевать нам пришлось в открытом балагане. Мы всю ночь тряслись от страха, боялись зверей, а еще больше “двуногих”, так как в те годы в районе орудовала банда из Абхазии. А сколько было очень опасных переправ через горные реки, плавать я не умела совсем. Нередко переправлялись и по снежным мостам, которые проваливались под копытами лошади. Еще вспоминаю, как по дороге на Умпырь моя весьма спокойная лошадь вдруг как–то подскочила и понеслась, а я от неожиданности перелетела через ее голову и сильно ушиблась. Оказалось, что она наступила на осиное гнездо… Еще вспоминаю случай, когда на горе Ассара я описывала пестро-овсяницевые ассоциации на очень трудном южном склоне и полезла вверх, цепляясь за дернины, как вдруг буквально под моей рукой заметила ползущую змею — гадюку Кознакова. Эта яркая, красивая змея очень ядовита — это я знала, со страха кубарем скатилась чуть живая вниз, сильно расшиблась при этом, разумеется. Конечно, много было встреч в горах с дикими животными — косулями, кабанами, оленями, часто видели куниц, очень близко медведей. Но особенно много встречалось на высокогорных лугах и снежниках серн и туров. А однажды на пастбище Абаго весной, выйдя из домика, буквально метрах в пяти заметили лежащего худого облезлого волка. При виде нас он лениво встал и медленно удалился. Только барса даже не слышала никогда, хотя рассказывали, что до войны как будто бы встречался в Кавказском заповеднике. Что касается встреч с интересными людьми, то их было очень много — с учеными, писателями, заядлыми туристами и др. Разве теперь вспомнишь! За столь долгие годы, проведенные в Кавказском заповеднике, и жизни в Красной Поляне (до 1976 г.) я смогла наблюдать все огромные изменения, которые произошли в этой части Кавказа. Конечно, много хороших перемен произошло, но очень грустно, что “цивилизация” нанесла серьезный урон чудесной природе, увы, уже непоправимый. У меня много фотографий различных участков растительности, отдельных растений, хребтов и гор в заповеднике, и, просматривая их, я все думаю о том, что там изменилось, что сохранилось, какие растения могли попасть в Красную книгу». Комментарий ст. научного сотрудника кандидата биологических наук Р. Семагиной: «В 1937—1938 гг., обобщив накопленные материалы, В. Альпер составляет сводку высших растений, содержащую 1400 видов. В 1952 г. она снова обобщает материалы по флоре заповедника и дает список растений, в котором уже 1500 видов. За все время существования заповедника наибольший объем флористических работ выполнен именно ею. Большая часть собранных В. Альпер материалов оставалась долгое время неопубликованной. В 1960 г. она публикует список видов высших растений Хостинской тисо-самшитовой рощи и массива Фишт-Оштен. В годы Великой Отечественной войны В. Альпер занимается изучением лекарственных растений. В послевоенный период Велла Натановна охватила маршрутным обследованием большие массивы высокогорий. В 1950 г. ею написан «Очерк растительности Кавказского заповедника». Была проделана сложная работа по обобщению своих материалов и материалов других исследователей, приведены данные по флористическому составу, классификации и продуктивности лугов.
<< | содержание | вверх | >> | |  
|
| 
